Ирина ПАШЕЧКО: «Рассказывать о себе сложнее, чем надевать маски»

Наша беседа с Ириной Пашечко проходила в особенно вдохновляющей обстановке — в малом зале театра, где актриса и певица рассказала о первых ролях, любви к джазу и новой работе в постановке «На дне», премьера которой состоится, когда этот номер «БГ» будет готовиться в печать.

— Как ты пришла в театр?

— Я со школы знала свою профессию, но в одиннадцатом классе еще стоял выбор: поступать в художку или на театральное. А так как я сломала левую руку, то подумала, что, наверное, пойду в художку. Однако мама посоветовала все равно сходить в Брестский колледж, подышать этим воздухом. Я же в Москву сначала собиралась поступать, но решила попробовать здесь. И мне очень понравилась атмосфера. Попала я интересно, потому что все проходили прослушивания в два тура, а я пришла, отчитала свои монологи и поступила.

— То есть ты не готовилась специально?

— Почти не готовилась. Мне потом мой руководитель Тимофей Зиновьевич Ильевский еще сказал: «Ты, Пашечко, поступила очень странно. Тебя вообще не планировали». Потому что по результатам туров уже предполагали, кто пройдет. А конкурс был очень большой в то время, около восьми человек на место.

Я помню, как мы сдавали экзамен по актерскому мастерству. Абитуриенты советовали: «Только на черного дядьку не смотрите, он такой страшный, такой злой». Я решила, что буду смотреть. И правильно сделала: это был Ильевский.

— Когда случилось первое серьезное выступление?

— Первая моя роль была в массовке в «Ромео и Джульетте». Вообще-то я еще в то время Джульетту репетировала вместе с Ольгой Жук. Это был первый курс, когда кажется, что все гениальны, поэтому я думала, что сыграю главную роль. Хотя сейчас понимаю, что в жизни этого не сделала бы. Оля тогда училась уже на втором курсе, и на ее долю выпало серьезное испытание. Когда ты неоперившаяся актриса, не имеющая достаточной практики, приходится на внутреннем понимании, чутье выгребать. А вокруг театральные корифеи, которые уже по 10 — 20 лет в театре. Но на это и делалась ставка, чтобы передать молодость, неопытность Ромео и Джульетты.

Главная роль у меня тоже была ранняя, на третьем курсе. Это была Камилла в «Любовью не шутят». Я провалила ее с треском и прекрасно понимала это. Я выходила и тряслась. Какой там образ, дай Бог слова не забыть. Это чувствовалось на сцене и в зале. Увереннее я стала к спектаклю двадцатому.

— А не было тогда желания уйти, бросить актерство, потому что не получается?

— На те моменты нет. Я понимала, что провалила роль, было жутко стыдно, что кто-то меня видел, но уходить не хотелось. Хотелось, когда мы ставили спектакль «Три сестры», когда я в театре играла уже достаточно долго. Случился какой-то творческий кризис, когда работаешь, работаешь, но понимаешь, что что-то не получается, что-то до 25 лет не случилось и, наверное, уже не случится. И я решила, что это мой показатель и надо из театра уходить. Хотя тогда уже состоялась премьера «Черного ангела с белыми крыльями», мне говорили спасибо за работу. Тогда был конец сезона, мы дорепетировали, и я решила в августе отнести заявление. Меня остановил Ильевский. Он сказал мне нужные слова в нужный момент. И с этими мыслями о том, что я ничего не умею, у меня стало что-то получаться.

— Сейчас «Трех сестер» сняли?

— Да. Для нас это была тяжелая новость, хотя мы понимаем, что спектакль сняли по объективным причинам. Но все равно безумно грустно.

— Насколько я помню, постановку критиковали, когда вы представляли ее на «Белой Веже»?

— И критиковали, и хвалили. Критиковали из-за костюмов, а к костюмам мы были привязаны и от них отталкивались. Мы представили, что в уездном городе живут три дамы, похожие на Анну Ахматову, Зинаиду Гиппиус и балерину Анну Павлову. Только они живут в глуши и постепенно надевают на себя другие наряды, забывают о своих мечтах, растворяются в этом городе.

— Образ твоей героини Маши получился самым неожиданным.

— Когда мы рассматривали сам текст, мне Маша показалась самой сильной из сестер. Она рано вышла замуж. Не старшая сестра, не младшая, а именно Маша. В ней изначально заложен бунтарский дух, есть в характере что-то мужское, от отца. Она и похожа на отца больше всех. И вот, наверное, поэтому мы приняли решение, что Маша выйдет на сцену в мужском платье.

Мы по тексту искали такие зацепки. Маша более решительная, более настойчивая, более злая. Именно она решается на роман, она готова больше других менять что-то в своей жизни. Ирина решается гораздо позже, Ольга вообще не решается. Ольга и Ирина ближе, у них больше точек соприкосновения. Они собираются в Москву, но Машу с собой никто не думает брать.

— А Нину в «Черном ангеле с белыми крыльями» было легче играть?

— Эта роль давалась мне проще, потому что Нина мне полностью соответствовала на тот период. Я верю в то, что возрасты смещаются и есть кризис не только 30-летнего возраста, но и 25 лет. На тот момент мне было 24 года, и когда мы репетировали, то Нине по пьесе тоже было 24. У Нины день рождения в конце декабря, и у меня тоже. Так совпало, и мне была понятна моя героиня.

— Однако пьесу значительно переработали.

— Мы даже название изменили. У Дианы Балыко «Белый ангел с черными крыльями». Она написала три финала. Мы выбрали один из них, потому что не хотелось, чтобы все было черным.

— Тогда же начала зарождаться DramRockStudio?

— Когда мы начинали играть в «Ангеле», об этом еще речи не было. Была отдельная команда СТПТЦ и театральные актеры, которые никак не связаны. А потом мы съездили на гастроли в Витебск и решили, что нам нужно сделать совместный проект.

— Сейчас вы выбрали джазовое направление?

— За это опять спасибо Ильевскому. Он услышал мою песню «Морская», когда мы выступали с программой «Красное и черное», и решил сделать такой образ в спектакле «Над пропастью во ржи». А я уже давно болела джазом, стала брать частные уроки вокала. И, когда мой преподаватель Лариса Викторовна Свиридович спросила меня, зачем я пришла, я ей ответила: «Хочу петь джаз». А после спектакля мы «зарядились» на джаз и стали работать в этом направлении.

— Ты сама пишешь песни. Мне кажется, когда текст написан кем-то, его проще исполнять. А свой, авторский, — это твое отражение.

— Есть такое. Авторских песен у меня где-то пять. И когда я первый раз исполняла свои песни, то нервничала. Казалось бы, ну что ты переживаешь, ты на сцену около десяти лет выходишь. Но в театре, когда выходишь и надеваешь маску, — это одно. Это не я, не мои чувства и не мои переживания. Я играю то, что, возможно, чувствовал этот человек, с таким-то характером. А когда я пою свою песню, то пою про себя, про свои разочарования, обиды, про любовь рассказываю. Мне кажется, все понимают, о чем я говорю. Хотя оно, конечно, завуалировано, но кажется, что все понимают и еще думают: «Боже, ну что она написала?» Потому что свое выношу и, конечно, боюсь.

— Сейчас театр готовится к премьере нового спектакля «На дне». У тебя там какая роль?

— Я играю Анну, она умирает уже во втором акте. Роль маленькая, но сложная. Я с первых репетиций выходила больная. Мне даже страшновато ее играть. Я стараюсь уйти от того привычного, что делала раньше, и, хотя роль маленькая, все равно интересно. Пока даже диагноз Анны не могу определить. Потому что там же и душевная болезнь, как у всех персонажей, и физическая. Но для меня она умирает от душевной болезни. У нее диагноз, наверное, безнадежность. Анна уже ни во что не верит. У нее перед смертью просыпается надежда, которую убивает Лука.

— Какая твоя любимая роль?

— Когда актерам задают такие вопросы, сложно отвечать. Кажется, роль — это же дети, как же выбрать. Но, наверно, роль, которая приносит в данный момент больше всего удовольствия, в которой мне легко, — это Дуня из «Преступления и наказания». Сперва казалось, что ее играть тяжело. Но спектакль полежал, и теперь по-другому.

— Тебе легче играть персонажа, который ближе по характеру или, напротив, совершенно не похож?

— Я в каждом, наверное, нахожу что-то свое. Мне сейчас Анну тяжело играть, потому что она смертельно больна. А я, к счастью, не могу представить, как ведет себя человек, что он чувствует, находясь на грани смерти. Хотя все равно это такая профессия. Когда что-то в жизни случается, очень суровое, плачешь и мыслишка такая закрадывается: «Так, надо запомнить и вот в этой роли примерить». И потом плачешь дальше.