Я никогда не отказывался от витебских корней. При любой возможности подчеркиваю, что группа Plum Bum родилась в Витебске.
Я не похож на Вовку Плюмбума 15-летней давности. Периодически я исполняю песни того периода. Но отношусь к ним по-другому. К некоторым — с иронией. К некоторым — более серьезно, чем когда писал их.
Мы хотим вернуться к акустическим корням. У Plum Bum было несколько периодов: акустический, цыганский, электрический, когда мы играли громко и злостно. Как оказалось, мы лучше всего умеем делать то, с чего начинали. Сейчас пытаемся восстановить акустический звук коллектива. Мы в поиске, несмотря на то что группе 15 лет.
Я уйду — NABR останется. Если Plum Bum можно расценивать как мой коллектив, то NABR самодостаточен. Если я уйду, он будет без текстов, но это будет NABR. Я в этом коллективе отвечаю только за тексты и не касаюсь музыки.
NABR – это яркий пример музыки в пустоту. Мы запустили проект в интернете и не прикладывали усилий для продвижения. Когда нам вручали премию (премия за лучший дебют 2015 года по версии experty.by — прим. авт.), организаторы говорили, что нужно давать концерты, чтобы о нас узнали. Но NABR доказывает обратное. Мы были единственным коллективом не из Минска, которому вручили премию. Значит, музыка в пустоту до кого-то доходит.
Политика NABR — не играть концерты вообще. За три года у нас было всего 3 выступления. Мы не выступаем по идейным соображениям, потому что не хотим повторения тех ошибок, которые делали на протяжении 15 лет, а то и больше. Мы не будем играть при сомнительных условиях, в сомнительных местах и с сомнительным составом участников концерта.
Для меня оценка экспертов не важна. Я иногда проявляю внимание к определенным критикам и их рецензиям, но только если это нестандартная рецензия. Но, по сути, мне важно мнение только двух людей, которые не имеют отношения к музыке. Это люди моей жизни.
Я не считаю себя художником. В такой же степени не считаю себя музыкантом. Я плохой гитарист, хотя у меня дома восемь гитар. У меня сомнительные вокальные данные. У меня художественно-техническое образование, но я сомнительный рисовальщик. То, что я участвую в выставках, происходит только по желанию моих знакомых. Они звонят и спрашивают, выставляюсь ли я. Просто так я не пойду со своей работой.
Вовка Плюмбум возник на первом курсе института. Это было серьезно на тот момент. Я подходил и к музыке, и к образованию серьезней, чем сейчас.
Я редко хожу на концерты. Если прихожу, то стою в стороне. Несмотря на это считаю, что достойных представителей белорусской сцены масса.
У меня был рецепт написания песен. Я садился на кухне с гитарой и пачкой сигарет и за вечер выкуривал все, сочиняя песню. Сейчас у меня маленький ребенок, чистая кухня и я не курю сигареты в таком количестве. Я не ловлю настроение, чтобы написать песню. Просто мне нужно найти на это время. За столько лет можно научиться писать и без настроения.
Художники и музыканты — народ, который я ненавижу. Ненавижу за творческие идиллии, которые они перед собой рисуют, ненавижу за несобранность и нечеткость. Зачастую на творческих людей сложно опираться, потому что они витают в облаках. В облаках я помощи не найду, она мне нужна здесь и сейчас. Подтолкнуть машину или довезти до больницы с переломанной ногой. Я не говорю обо всех сразу, но большинство именно такие.
Для любого человека главная тема — это он сам. Он через себя постигает мир. Он может писать о влиянии Марса на подсознание человека или о том, как высаживать картошку в средней полосе. Но это все будет он. Я думаю, и о картошке, и о Марсе можно по-разному писать.
Я не люблю попсу. Имею в виду не поп-культуру, там есть слово «культура». В попсе культуры нет. Это низкопробная музыка для низкопробных душ.
Вовка Плюмбум — это то клише, которое на меня наложено и которым я постоянно оперирую. Мы говорим о двойственности этого человека, то есть меня. Трансформации иногда настолько жесткие, что последствия видят только близкие люди и музыканты Plum Bum. Был случай, когда перед концертом я перестал видеть. Меня вывели на сцену, я включился и начал работать. Зритель этого не видит и не должен видеть.
Ко мне редко подходят после концерта. Видимо, такое выражение лица, что не стоит подходить. Хотя в душе я добрый человек, я просто очень устаю.
Музыка — один из самых тяжелых наркотиков. Периодически я бросаю ее, но не навсегда. Может быть, я бы даже хотел, но ломка будет серьезной.
Не важно, чем заниматься. Можно лампочки вкручивать красиво. И тебя будут ценить как специалиста, друга, мужчину. Я много чего умею. Вы видите только верхушку айсберга. Никто не видел Вовку Плюмбума в гончарной мастерской. Никто не видел Вовку Плюмбума — модельера. Редко кто видит дизайнера, хотя ходит по улицам и видит работы, но не знает, что это отчасти мой труд.
Родина — это распаханное грязное поле. Я бы давно уехал отсюда, но мне важно здесь жить. Первый раз я ощутил родину, когда хоронил бабушку на староверческом кладбище. Я стоял и смотрел на распаханное грязное поле и понимал, что это то, откуда я пришел. Там не было флагов, гербов, звучания гимна, каких-то личностей, с которыми ассоциируются флаги, гербы и гимны. Не было языков. Одно лишь поле. Это и есть Родина. Люди сражаются и умирают за вспаханные поля. Не за ордена на груди, а за то, что под гимнастеркой. Там обычно фотографии жены, ребенка.
«Ваши флаги пахнут деньгами, ваши деньги пахнут бензином. У тебя полбака в машине. Ты свободен наполовину». Это цитата из одной песни.
Мои ошибки всегда со мной. Сколько бы свечек я ни ставил в церкви, сколько бы ни исповедовался, они останутся моим рюкзаком за спиной.
Я верующий человек. Я бываю в церкви. Меня не радует то, что там происходит. Но дело не в религии, а в людях. Священник все равно остается человеком. У него есть тело, физиология. От этого никуда не деться. Редко встречаются люди одухотворенные насколько, чтобы говорить, что они святые.
Честь и достоинство — это первостепенное в мужчине. Как только ты переступаешь через них, ты превращаешься в мудака. Можно говорить о том, что это идеалы, фильмы про мушкетеров, но к чему еще устремиться, если не к ним?
Я боюсь смерти. Не только своей, но и моих близких людей. Боюсь потери того, что мне важно. Смерть можно понимать и как завершение чего-то, например, Plum Bum или NABR. Я боюсь расстояния — боюсь, что люди меняются и утрачивают те нити, которыми они связны друг с другом. Боюсь за свою дочку. В какие-то моменты боюсь себя, потому что бываю неуправляем. Боюсь оставаться один дома.
У моей дочки есть фамилия. У меня прозвище, которое мою фамилию заменило. И периодически оно приклеивается к моей семье. Но я бы не хотел, чтобы так было, потому что у них должна быть своя жизнь.
Дети не отвечают за судьбы своих родителей. Многие говорят, что после рождения ребенка прекращается личная жизнь. Это ерунда. Дети рождаются не просто так. И они вам ничего не должны. Как и вы им. Вы должны просто не испортить человека.
Старость проявляется в том, что ты утюжишь джинсы перед концертом.
У меня нет заветной мечты. В молодости я мечтал о хорошем инструменте. Я думал, что когда он появится, то буду целый день играть. Теперь у меня много гитар. Я стал играть лучше, но почти не играю. В тот момент, когда мечты исполняются, ты испытываешь удовольствие, но потом продолжаешь жить. Поэтому теперь есть желания. Мечта — это слишком глобально для меня.
Материалы по теме:
Альбом брестской группы NABR был признан лучшим дебютом
Планеты Вовки Плюмбума обрели своих хозяев
Наш канал в Telegram. Присоединяйтесь!
Есть о чем рассказать? Пишите в наш Telegram-бот. Это анонимно и быстро
Подпишитесь на наши новости в Google