Более 70 полотен просто взрывают залы: сшибают зрителя своей мощной энергетикой, кружат его в разудалом цветочном хороводе, увлекают в мир острых эмоций и ярких красок. Места для бури и натиска творчества Наталии Черноголовой здесь явно маловато.
Но живописица не была бы собой, если бы ограничилась на вернисаже лишь теплыми словами коллег по цеху и чиновников от культуры. Настоящий фейерверк эмоций вызвала ее идея ежедневно создавать по портрету посетителей. Перекрестив холст, с песней, с прибаутками, чуть ли не взлетая над палитрой и публикой, она вдохновенно писала.
В один из выставочных дней корреспондент «БГ» попробовала заглянуть за кулисы вернисажа и выяснить, чем живет Наталия Арсентьевна.
Кисти — это медленно. Только пальцы!
«Меня вдохновляют положительные эмоции. Я всегда должна быть в хорошем настроении. Если меня кто расстроит, я ж неделю потом писать не могу! Недаром говорят, что творческих людей нужно беречь. А вот как на лошади прокачусь — потом на десять лет заряд бодрости. И если мужчин возбуждает только одна красивая женщина, то меня — весь одушевленный и неодушевленный мир: цветы, красиво одетые молодые люди, стихи, песни…»
«Я не могу не писать. Это как болезнь. Ни пить, ни есть не могу — буду творить, пока материалы не закончатся. Я посчитала недавно, что создала к 57 годам более 100 тысяч работ, а то и больше. Хранить негде, а все новые и новые пишу».
«В Англии один искусствовед подметил: «Она пишет своими шарфами. Они у Наталии — продолжение руки». Уж точно! Меня кисти еще с художественного училища раздражают. Кистью медленно все делать, а я могу пять минут писать. Шесть — уже порчу работу. Перегораю как спичка. Поэтому только пальцами, только руками».
«Пишу на одних эмоциях. Я не думаю о вдохновении, я просто наслаждаюсь. Главное — чтобы я была в мощном полете. Я ж на цыпочках стою у холста, почти взлетаю. Все равно напишу лучше всех. Знаете, англичане стоят в очередь ко мне, по 300 фунтов за портрет платят».
Притянуть Жутковичи в искусство
«У моей мамы не было специального образования, но она была настоящей художницей. Сад у нее был — ну просто ботанический. И шила, и вязала, и вышивала, и расписывала. Хочу сделать выставку ее работ. Папа играл на гармони, лепил, музыку сочинял. Мои таланты от родителей».
«В творчестве я одинока. В Бресте у нас нет культурной среды, в Житковичах, где я родилась, — тем более. Я их Жутковичами называю. Там та-а-ак пьют».
«Хочу вместо маминого забора натянуть холст, загрунтовать и написать монументальное полотно, чтобы люди с улицы видели. Притягивать их таким образом в искусство. И галерейку на родине открыть, у себя в доме. Ради спасения своей души».
«Я Сумару письмо написала, что нельзя с художника за мастерскую, в которой я просто храню работы, брать по 400 — 500 тысяч в месяц. В результате мне погасили, искреннее спасибо. Но пусть бы чиновники подумали об аукционах, о передвижных выставках. Откуда непродаваемым художникам деньги на аренду брать?»
«Мы людей от пустоты влечем в ядра искусств, в центр культуры, в центр любви и счастья. Мы же оттягиваем их от дурных, похотливых, суетных мыслей».
«У нас больше свободы, чем в Англии. Они более «законсервированные»: и в эмоциях, и в прочем. Картины покупают только по рекомендации менеджера-искусствоведа».
«Хочу заработать денег и издать книгу своих стихотворений. У меня их тысячи: и рифмованные, и белые. Я пишу обо всем, что вижу и чувствую. На печке, у Муси на спине. Но многие мои стихи напечатать можно будет только после моей смерти».
«Вообще не уважаю людей, которые не интересуются искусством».
«Хочу поднять вопрос: почему абстракцию в музыке, тот же джаз, наши люди принимают, а в живописи — ни в какую. Главное для всех — чтобы похоже на натуру было, везде реализм ищут. Наверное, абстракция в цвете сложнее для понимания и многие ленятся думать, чтобы постичь смысл».
«Мы бросаем культурные бомбы каждые две недели, а водитель такси даже не знает, где в Бресте выставочный зал».
Разыскивается идеальный мужчина
«Ах, какая у меня любовь была к мужчине, бешеная! Я дышать без него не могла, в физиологическом смысле. Ночами на такси его искала, мокла под дождем, под снегом промерзала. Я перечеркнула в нем все: кто он, что он — мне не важно было. Я была рада, что у меня есть мужчина, что мужским духом пахнет.
Но не выдержала: сработала женская гордость, порядочность, достоинство. Он в искусстве вообще не разбирался, не поддерживал, ни доллара мне не принес. И женщины — простые женщины, без фантазий, которые уверяли, что у всех такие мужчины и лучшего не найдешь, — меня испортили. В результате получилось, что, пока я поняла, что ничего не выйдет, написала на тысячу-две картин меньше. Не стоило из-за мужчины отказываться от своих творческих планов».
«Есть один деревенский парень, у которого одни доярки были. А он божественной красоты. Я приехала к нему домой — ахнула! Там дубы, гуси, свиньи и он — такой корень из самой земли, здоровый и красивый. Влюбилась без памяти! Он лежит, а я любуюсь: какая у него форма уха изящная, какие руки крепкие, какая стопа красивая».
«Все говорят: иллюзии — это очень плохо. Ложь! Иллюзия — это жизнь. Нужно жить иллюзией к мужчине. Любимого можно удержать только одним способом: развиваться, увлекаться всеми видами искусств, быть творческой личностью, рисовать его, петь о нем. Тогда ты не будешь жить реальностью, будешь видеть его не как все, будешь неповторимой».
«Я часто-часто влюбляюсь: в любого мужчину, который до меня лишь дотронется, ручку поцелует. Смотрю на цветы и фантазирую, а вдруг я ему понравлюсь? Нравиться хочу всегда».
«Могу за мужчиной с красивым затылком в троллейбусе проехать свою остановку. А он потом обернется — оказывается, мой ученик».
«Ищу мужчину, который мне будет и подрамники сбивать, и кофе в постель приносить. Сама горшки выносить, стирать не буду. Хотя, если сильно любишь, все сделаешь. И даже массажик, который не сделает самый лучший массажист за большие деньги».
О хлебе насущном
«С каждым годом я становлюсь крепче, во мне такая могучая энергия пробуждается! Я думаю, наверное, превращаюсь в коньяк, армянский или грузинский. Раньше это было вино, бродило и не знало, куда взорваться».
«Я Юлий Цезарь: делаю тысячу дел в течение получаса. Я могу одновременно варить кофе, грунтовать холст, жарить что-нибудь вкусненькое, приводить в порядок ногти, делать прическу, разговаривать по телефону, собирать белье в стирку и так далее. Я делаю за это время столько, сколько обычные женщины делают за неделю, а может, и за месяц — в зависимости от темперамента».
«Мне нравятся царские, императорские, королевские наряды. Скупаю в Англии бальные платья, шляпки, сумочки, кружева, рюшечки, прочие женские штучки. Но такое я позволяю себе только на выставку надеть или когда гости приходят. А так по городу не пойду, смущаюсь. Не хочу быть белой вороной, боюсь, что камнями меня забросают. Но именно в таком имидже чувствую себя молодой, красивой, сексуальной женщиной».
«Уже как-то не верю, что могу растопить брестчан. Столько лет бьюсь, но никак. Все время меня приземляют реальные женщины, реальные люди. А так не хватает праздника, необычности! Поэтому я и устраиваю вернисажи на коне — для себя, для родных».
«Мой кот Муся — это ангелочек. Когда мне плохо, он чувствует, сразу придет и мордой тычется. Ни один мужчина меня так не жалел. Я его очень люблю, даже выставку делала в Минске с его участием».
«Когда-то поляк Виткацы записывал, что он ел, когда писал картину. Он верил, что творчество напрямую зависит от того, что ты ешь. Я, наверное, тоже так буду делать, чтобы люди знали, почему такой «пирог» испекся.
А поесть я люблю. Как лиса, съедаю 50 кур в год. Ни одного дня не проживаю без творога с сахаром, то есть в год 73 кило. Хлеба по 100 грамм в день. А булочек — по четыре в день, это получается аж 1 460 в год. Ужас! Ну и от конфет не могу отказаться — по 100 — 150 грамм минимум. Люблю сладенькое».
Оцените статьюНаш канал в Telegram. Присоединяйтесь!
Есть о чем рассказать? Пишите в наш Telegram-бот. Это анонимно и быстро
Подпишитесь на наши новости в Google
