«Был божеством для народа». Как самый знаменитый уроженец Брестчины стал диктатором

Май. Поместье Сосновицы под Люблином. Старый запущенный сад покрылся зеленью и ожил, по вечерам заливается соловей. Но все равно здесь не мешало бы все благоустроить, так сказать, навести ландшафтный дизайн.

Пан Юзэф Сосновский приглашает молодого шляхтича, недавно вернувшегося из Парижа, давать уроки живописи своим дочерям Людвике и Катерине. Сосновский – титулярный воевода Смоленский. Это значит, что титул у него есть, хотя воеводство «отжала» Москва.

Учитель оказывается очень активным и разносторонним молодым человеком. Кроме уроков рисования он занялся обустройством парка, наводя дизайн согласно передовым европейским трендам: запроектировал модную по тем временам зеленую беседку, в которой все больше и больше времени стал проводить с очаровательной Людвикой…

Источники расходятся в том, сватался Тадеуш Костюшко официально или нет, похищал Людвику или не похищал. Есть версия, что в поисках протекции он рассказал о своих чувствах королю Станиславу Августу Понятовскому, своему земляку (последний король Речи Посполитой тоже был родом из-под Бреста). Но тот как раз и предупредил отца Людвики о слишком настойчивом желании бедного шляхтича завладеть магнатской дочкой. Сама мысль о таком браке приводила Сосновского в ярость. Да и все было решено: в результате карточного выигрыша и передела имущества Людвика должна была стать женой князя Станислава Любомирского. Так или иначе, Костюшко было запрещено появляться в Сосновицах.

Не имея занятия на родине и особого дохода от родных Сехновичей, он отправляется в Америку. Наводить дизайн фортификационных сооружений для босой и голодной республиканской армии, воюющей за независимость от Англии.

Людвика напишет ему за океан через несколько лет, будучи замужем за Любомирским: «Думкай я імкнулася да цябе, і толькі маё цела я аддала князю. Гэта я мовіла яму перад вянчаннем, а табе, Тадэвуш, кажу пасля вяселля і хачу цябе запэўніць, што сэрцам я заўсёды і да труны твая». И она действительно будет любить его до конца и искать встречи, когда он вернется со своей американской славой. Последний раз они увидятся после восстания, когда он будет ехать в обозе в российский плен. Встреча продлится три минуты. Он, лежащий с пробитым казацкой шашкой черепом, так и не придет в себя.

«Швед» из-под Бреста

В кадетском корпусе престижно было слыть забиякой. Здесь невольно «ковались кадры» для будущего восстания. Тадеуш попадает в престижное военное учебное заведение Варшавы благодаря протекции князя Адама Чарторыйского. Род Костюшек хоть и породнен с королевской династией Ягеллонов, но беден. Прапрадед Константин Федорович служил писарем в великокняжеской канцелярии Жигимонта Старого, который его ласково называл Касцюша. Отсюда и звонкая фамилия. И отсюда же – поместье Сехновичи (ныне Жабинковский район).

Среди кадетов Тадеуш приобретает репутацию отличного товарища, и в то же время друзей поражают его не по годам высокая целеустремленность и аскетизм. Он встает в четыре и, чтобы прогнать сон, опускает ноги в таз с ледяной водой, по примеру Карла XII. За что получает кличку Швед.

Париж становится возможным благодаря успехам в учебе и полученной стипендии. Желание – совершенствовать военную науку. Но так как официально у приезжих на это нет права, то прикрытием становится Академия живописи и искусств. Впрочем, и в живописи Костюшко обнаруживает немалый талант. Говорят, займись он этим всерьез, его судьба могла бы быть другой. Но о развилках судьбы говорить еще рано.

Полесская любовь

Первое возвращение на родину – после Парижа – еще сулило радужные надежды. Чему свидетельство – история с Людвикой. Второе же – после девяти долгих лет в Америке – навалилось всей тяжестью безнадежности. Сехновичи окончательно пришли в упадок и обросли долгами. Резко вырисовался контраст между тем, что пришлось увидеть «там» –свободными народами, отвоевавшими свою демократию, – и феодальным застоем и забитостью здесь. Это был откат в прошлое. А между тем дело шло ко второму разделу Речи Посполитой.

Несколько лет Тадеуш занимается хозяйством, пытаясь произвести в родовом поместье маленькую революцию и сдвинуть его с феодальных рельсов. Он облегчает повинности крестьян. Но хозяйственные дела, заведенные в тупик старшим братом Юзэфом, в гору никак не идут.

В 1789 году Костюшко получает должность командира бригады в польской армии. Служить в войске ВКЛ – недостижимая мечта. Однажды, когда его бригада находится в Западной Украине, он встречает в старинном городке Меджибож 17-летнюю Тэклю Журовскую. Она – дочь брестского хорунжего, который вывез свою семью на отдых и лечение. И во второй раз – в 44 года – Тадеуш поддается надежде обрести семейное счастье. Может быть, это последняя попытка переломить судьбу или забыть расколотую надвое любовь к Людвике.

Но у отца девушки, хоть он и не богат, амбиций не меньше, чем у Сосновского. Заслуги жениха перед американской республикой – не в счет. Наоборот, они добавляют возмущения: «Гойсаў па Амерыцы, як татарын па стэпе, нічога не прыдбаў». И снова несогласие отца становится трагедией для дамы: Тэкля приходит в отчаяние и потом до конца жизни хранит на груди медальон с изображением возлюбленного. По другой версии, причиной противодействия было то, что в генерала влюбилась мать невесты.

Перед грозой

В июне 1792 года в Речь Посполитую вступает 100-тысячное российское войско, призванное пророссийской Тарговицкой конфедерацией. Во главе одного из корпусов – магнат Симон Коссаковский, состоящий на российской службе. Короткая интервенция длится два месяца.

Костюшко не проигрывает ни одной битвы против превосходящих сил Российской Империи. Тем сильнее его шокирует приказ короля сложить оружие. Понятовский вынужденно присоединяется к тарговичанам и прекращает всякую борьбу. Конституция, провозглашенная 3 мая 1791 года, фактически упразднена.

На новоприсоединенных к России территориях зачитывается в церквях и костелах манифест, в котором красочно описывается, как долго императрица с состраданием наблюдала за «неустройствами и насилиями, происшедшими из раздоров и несогласий, непрестанно республику Польскую терзающих» и как забота о благе соседей вынуждает ее величество принять «участие в делах польских». Высказывается обеспокоенность по поводу притеснений правоверных подданных императрицы со стороны «недостойных поляков». Выходят на арену и тогдашние «фашисты» – тлетворное дыхание французской революции и якобинский дух, угрожающие духовным скрепам православной веры.

Коссаковский принимает титул польного гетмана Литовского, игнорируя тот факт, что должность упразднена конституцией, и демонстративно носит российский мундир. Он становится самовластным правителем страны, быстро обогащая свой клан. Присутствие российских войск повсеместно, а поборы на постой и мародерства приводят к тому, что «вежливые люди» вызывают все больше скрытого возмущения. Их «подвиги» вошли в ту народную песню, которая известна как гимн косинеров.

Коней нам пазаязджалі.
Што хацелі, то і бралі.
Пойдзем жыва да Касцюшкі,
Рубаць будзем маскалюшкі.

Пушечный выстрел

Говоря о целях восстания и непростых отношениях Костюшко как «Верховного начальника» и «якобинца» Якуба Ясинского как лидера в ВКЛ, обычно акцентируют внимание на национальных интересах, но забывают, что восстание было попыткой революции, явно связанной с событиями во Франции и Америке. Это стало очевидно после образцово-показательной казни Симона Коссаковского сразу после захвата повстанцами Вильни.

В лучших традициях французской революции осужденного привезли на Ратушную площадь под бой барабанов. В полной тишине перед толпой народа был зачитан приговор суда. Коссаковский отправился на виселицу в том самом домашнем желтом халате, в котором его захватили ночью за двое суток до этого. Хоть самозванный гетман и предчувствовал грозные события, и предпринимал лихорадочные попытки их предупредить, его дом был взят почти без сопротивления. Стража уже состояла в списках повстанцев.

Хоть казнь Коссаковского и не пробудила сочувствия к нему, всем было ясно, чья фигура стоит за этим публичным действом. Ясинский прошел точку невозврата, провозгласив требование: каждый, независимо от мнения, должен молчать об этой казни под угрозой такой же смерти. К тому же 33-летний полковник явно и страстно поддерживал идеи Французской революции в радикальном варианте.

Костюшко еще на этапе подготовки был назначен Верховным начальником восстания и его диктатором (так любили именовать в то время людей, наделяемых чрезвычайной властью в чрезвычайный момент; по иронии, это звание досталось Костюшко, хотя в нашем понимании больше подходило бы Коссаковскому или, скажем, Суворову). Он возил в Париж радикальный план обновленной и преобразованной Речи Посполитой, надеясь получить помощь. Франция декларировала готовность поддерживать революционное движение в других странах. Но дело не пошло дальше общих обещаний. В этих условиях будущим повстанцам приходилось рассчитывать только на себя. Да и было опасно заявлять о связи с революционной Францией, чтобы не сплотить против себя монархические государства Европы. Программа стала не такой радикальной.

Заявив, что не будет сражаться «за адну шляхту», Костюшко искал способ объединить противоречивые интересы.

Казалось ли возможным найти вариант, при котором восстание могло победить? Военный опыт генерала наверняка заставлял его держать в уме не только те части российских войск, которые располагались в стране и были сопоставимы по количеству с польско-литовским войском и силами повстанцев, но и многотысячную силу, которая позже двинется с просторов Империи под предводительством Ферзена и Суворова. Последний уже давно рвался «в Польшу», с которой он, по его мнению, разобрался бы за 40 дней.

«Быў гразой для ворагаў і боствам для народа»

Отряды косинеров сыграли важную роль в первой победе Костюшко под Рацлавицами – еще до начала восстания в Литве. В ответ сразу же началась информационная война: российский посол в Варшаве Игельстром докладывал в Петербург, что Костюшко командовал «сволочью, вооруженной копьями и топорами, в пьяном виде».

Имя Костюшко имело магическое влияние на народ. Несмотря на то что литовское крыло восстания стремилось время от времени отособиться от центрального руководства в Варшаве. Именно Костюшко, а не кто-то из местных лидеров, стал героем мифов. О нем легко слагались легенды, например: «Кажуць, што ў Касцюшкі то быў такі плашч, што кулі яго не прабівалі: аднаго разу маскалі на яго знячэўку напалі, так ён не паспеў таго плашча злажыць, так яго чыста пасеклі і забралі».

Как свойственно мифам, поражение объясняется драматической случайностью. Наверное, даже у Наполеона не было такого подаренного народной любовью непробиваемого плаща.

О нем пели народные песни. По версии одной из них, Костюшко погиб в битве:

Вазьмі, маці, пяску жменю,
Пасей на каменю.
Калі той пясок узыдзе,
Касцюшка з вайны прыйдзе.

Ляціць воран цераз мора,
А лятучы, крача.
А хто ж майго Касцюшачкі
Магілку аплача.

Народное сознание наделяло этого человека неограниченной силой: «Касцюшка зваяваў бы свет цэлы, каб паны яго слухаць хацелі». Михал Клеофас Огинский говорил о нем: «…Карыстаўся вялікай пашанай усёй Эўропы, быў гразой для ворагаў і боствам для народа; узвышаны да рангу Начальніка, не ведаў іншага гонару, як служыць Айчыне і змагацца за яе, заўсёды сціпла сябе паводзіў…, не насіў ніякіх знакаў вышэйшай улады, хадзіў у сурдуце з простага шэрага сукна і сталаваўся так, як звычайны афіцэр».

Возможно, в то лето борьбы и надежды мифотворчество вспыхнуло особенно ярко. Но лето сменилось осенью бессчетных потерь. Подавив восстание, имперская администрация потратила немало сил, чтобы стереть образ героя из народного сознания.

Об освобождении Костюшко из российского плена тоже есть легенда: якобы он, перед тем как принести присягу императору Павлу, добыл земли из Литвы и насыпал в ботинки. И заявил, что клянется служить земле, на которой стоит.

Развилка судьбы

Из сведений о последних попытках участия Костюшко в международной политике мы знаем, что он не поладил с Наполеоном. Ему претила неограниченная власть в руках одного человека и возвращение к монархии. И здесь встает самый интересный вопрос: а была ли у него самого возможность собрать в своих руках неограниченную власть, как это делали революционные лидеры? И если да, то мог ли быть другим исход восстания? Удалось бы собрать воедино разрозненные группы и добиться победы в стране, хотя бы ненадолго? Было бы это оправданно?

Ответить на эти вопросы мы не можем, но ясно то, что он не сделал попыток использовать народное почитание для утверждения личной власти. Возможно, это самый важный жизненный выбор, дающим ключик к пониманию личности генерала Тадеуша Костюшко.

Он провел последние годы в швейцарском Золотурне. Людвика Сосновская после смерти мужа порывалась приехать к нему, но не успела. Похоже, она так и не поняла, что и май, и старый парк с соловьями, и вся прежняя жизнь безвозвратно ушли.

А Юзэф Сосновский остался известен в истории только своим отказом Костюшко в руке дочери и фразой: «Галубкі не для вераб’ёў, а дочкі магнатаў не для бедных шляхцюкоў». Как говорится, у всех свои достижения.