Фронтовику Аркадию Бляхеру больше не нужна его старая записная книжка с адресами однополчан

Мертвые телефоны, мертвые адреса

Телефонный звонок от Аркадия Моисеевича принес печальное известие: умер последний из его однополчан, с которым он поддерживал многолетнюю связь, — Володя Тарновский.

— У меня есть старая записная книжка, в которой я хранил адреса и телефоны бывших однополчан, — поделился Аркадий Моисеевич. — Я завел ее много лет назад, еще в 1963-м… Тогда к 20-летию освобождения Донецка туда впервые съехались мои однополчане из 370-го артиллерийского полка 230-й стрелковой Донецкой дивизии. После этого такие встречи стали традиционными, во время каждой моя книжка пополнялась. Со многими своими боевыми друзьями потом переписывался многие годы. И вот ушел из жизни последний из них, моя записная книжка стала теперь бесполезной.

Слушая давнего друга, невольно вспомнила стихотворение Роберта Рождественского, которое так и называется «Старая записная книжка», где есть такие слова: «В этой потертой книжке, //будто в могиле братской -// мертвые// телефоны,// мертвые// адреса…//Уже ничего не поправишь.// Уже ничего не скажешь.// И не напишешь писем.// И не дождешься звонков…»

Сын полка

Володя Тарновский… Мне не нужно было расспрашивать, кто же он такой, ведь Аркадий Моисеевич рассказывал о нем не раз. Тринадцатилетним мальчишкой Володя попал на фронт. Вот как это произошло… Осенью 1943-го 230-я стрелковая дивизия вела ожесточенные бои с фашистами на территории Украины, у речки Северный Донец. Эти места тогда называли «долиной смерти». Там и прибился к артиллеристам подросток и стал помогать на кухне. Выяснилось, что он круглый сирота: отец Володи погиб на фронте, маму расстреляли фашисты.

— Дивизии нужно было двигаться вперед, а командир сказал, что война не для детей, — вспоминает Аркадий Бляхер. — Но мальчишка так просил взять его с собой. Политработникам все же удалось уговорить командира, и Володю зачислили сыном полка, а по штатной должности — артиллерийским разведчиком. В то время я был начальником разведки дивизиона и поэтому стал его командиром. Позже за ратные подвиги юного разведчика удостоили ордена Славы третьей степени, ордена Красной Звезды и медали «За отвагу».

После войны Володя жил в детском доме в Украине. Он закончил школу с золотой медалью, а Одесский институт инженерно-морского флота — с красным дипломом. По распределению попал инженером на Рижский судоремонтный завод, позже он стал его директором. Кстати, на этом же заводе по окончании института работал мой сын… Словом, получилось так, что на фронте о Володе заботился я, а в мирное время о моем сыне — он.

Мой друг был вице-президентом ассоциации по борьбе с нацистами, поэтому мы не только переписывались, перезванивались и встречались, несколько раз я видел его по Центральному телевидению. В январе он еще поздравлял меня с юбилеем. А когда я спустя некоторое время сделал ответный звонок в Ригу, его жена сказала, что Володи больше нет.

Встретиться так и не успели

Держу в руках старую записную книжку Аркадия Моисеевича, которая вызывает у него бесчисленные воспоминания. На соседней странице здесь записаны координаты еще одного однополчанина — Юрия Семерякова.

— До войны Юра ходил в музыкальную школу, поэтому командир и вручил ему трофейный аккордеон, — продолжает фронтовик. — В период затишья он на нем замечательно играл. Кстати, Юрий очень дружил с Володей Тарновским. Мне же запомнилось вот что.

Отец Юрия тоже был на фронте, служил в авиации. В Берлине он сумел через комендатуру разыскать наш полк и встретиться с сыном. Я, будучи минским школьником, в кружке при Дворце пионеров изучал фотодело. Когда на фронте в руки попал трофейный фотоаппарат, полученные знания мне пригодились. Я запечатлел встречу отца и сына Семеряковых. А к 40-летию Победы я увидел это фото в газете «Правда». Из небольшой заметки узнал, что мой однополчанин стал музыкантом и живет в Грозном, тогда это была Чечено-Ингушская АССР. Я написал письмо в «Правду» на имя автора той публикации, вложив в конверт два своих фото. Одно, которое было сделано сразу после окончания войны, на другом — тоже я, но уже по прошествии многих лет. Ведь хотя бы на одном из них Юра должен был меня узнать!

Некоторое время спустя в Бресте проходил журналистский семинар. Раздается телефонный звонок, и мне передают привет от Семерякова. Привез его журналист, приехавший на этот семинар. Мы встретились с ним в гостинице «Интурист», он рассказал, как развивались события после моего письма, которое Юре передали не сразу.

В канун Дня Победы в музыкальной школе, где преподавал Юрий Николаевич, проходила встреча с ветеранами войны. Дошла очередь до него, тогда журналист и показал ему мое фото, мол, узнаете. А он от радости на весь зал выкрикнул мою неблагозвучную фамилию.

Мы должны были встретиться с ним в Бресте в мае 1985-го… Не успели. Внезапно Юра прислал телеграмму, что не может приехать по состоянию здоровья. А буквально на следующий день пришла вторая телеграмма, от его жены. В ней она сообщила о его смерти.

Обвенчанные войной

Некоторые однополчане Аркадия Бляхера, с которыми его связывали длительные теплые дружеские отношения, после войны проживали в Бресте. Так, начальник штаба полка Филипп Бромберг по окончании военной академии стал командиром полка, который дислоцировался в городе над Бугом. Кстати, со своей женой Екатериной Ярошкиной Филипп встретился на фронте. Она была лейтенантом медицинской службы того же полка. Аркадий Моисеевич шутит по этому поводу: «Сначала расписались на Рейхстаге, а потом — и на бумаге».

— Они не были единственными в нашем полку, — добавляет Аркадий Бляхер. — К примеру, командира батареи Николая Сумцова и санинструктора Раису Бречко тоже обвенчала война. Мы встречались с ними много раз, и я знаю, что они прожили интересную и очень счастливую жизнь.

Последняя нить

Много лет Аркадий Моисеевич переписывался и с рядовым Бидзиком Найнешвили из Тбилиси, который после войны стал профессором, и с командиром орудия, в мирной жизни — секретарем  райкома партии Отари Нарокия.

— С бывшим артиллерийским разведчиком Гургеном Арутюняном мы восстановили утерянные контакты на одной из встреч, которая проходила в Москве, — рассказывает Аркадий Бляхер. — Когда я попал в серьезное ДТП, Гурген неоднократно присылал мне средства народной медицины и разные вкусности. А Василий Дементьев, командир орудия, комсорг дивизиона, ставший после войны бухгалтером целинного совхоза, узнав о моих травмах, незамедлительно приехал в Брест, чтобы меня поддержать. Мы когда-то звали его Василием Теркиным, потому что был он весельчаком и балагуром, даже в самые трудные минуты не терял присутствия духа. Помню, он тогда привез в подарок огромную емкость меда и с порога мне заявил: «Аркаша, дорогой, ты не унывай, сотрясение мозга — это не страшно, ты после этого еще лучше соображать будешь! Мозги теперь на место встали».

Когда-то я получал от своих однополчан к праздникам около пятидесяти поздравлений и, конечно же, на все отвечал. А потом все чаще и чаще в ответ стали приходить сообщения от их жен или детей, извещающие о смерти. Сын командира дивизиона Семена Емельянова так и написал мне: «Отец приказал всем долго жить». Видимо, я и выполняю этот его завет. Но вот недавно оборвалась и последняя нить… С уходом Володи Тарновского мне остались только воспоминания:

Я позабыл о времени,

старую книжку листаю.

Вся она

Будто исповедь

осиротевшей семьи…

Рана моя

открывшаяся.

Память моя

святая.

Други мои — товарищи,

Вечные судьи мои.