Вход «Дома европейских встреч», в котором неделю жили художники, повернут в сторону поля, ограниченного далекой полоской леса. Эта пастораль контрастирует с тротуарной плиткой площадки перед домом, где размещено много загадочных объектов. 26 июля здесь показали финальную выставку «мастацкага летніка» (еще его здесь называли пленэром, кому ближе) «Рэкрэацыя на памежжы».
«Вот теперь, как объяснили, стало все понятно», – комментировали после выставки гости, приехавшие в глухую деревню в выходной, чтобы приобщиться к современному искусству.
«Я подумала, что лето – это время, которое невозможно представить без каких-то встреч, невозможно провести в интернете», – поделилась кураторка выставки и галереи Пространства КХ Лизавета Михальчук, открывая выставку. Организовало все это Пространство КХ совместно с агентством регионального развития «Дзедзіч», которому и принадлежит Дом.
«С марта-апреля этого года мы вынуждены были отказаться от наших офлайн-мероприятий, закрыть запланированные выставки и почти пять месяцев заниматься онлайн-деятельностью, от которой все очень устали, – рассказала Лизавета Михальчук. – В первую очередь я хотела предоставить художникам место, где они могут отдохнуть, отключиться от города, от интернета, которого здесь практически нет. Вырваться из наших стрессовых последних полугода, в которых мы живем».
Граница красной нитью
Вышло так, что художники много изучали среду.
«Изначальная тема, с которой хотелось поработать, связана с пограничностью как психическим состоянием. Эта граница обычно не очерчена, это всегда условное положение», – рассказала художница Надя Саяпина. Ее работы разместились в «хате» – соседнем доме, который уже несколько лет нежилой. Еще его называют «ведьминой хатой». Причем удалось словить момент до того, как владельцы дома и работники хотели вынести все следы прошлой жизни. Помимо Надиных работ, дом выглядит таким, каким он был, когда открыли двери. Все вещи – не декорации.
«Мы познакомились с этим домом, с мифами и легендами этих мест, и это насытило работу еще одним срезом, связанным с пограничностью бытия-небытия, – рассказала Надя. – Эти истории, которые вроде бы мифы, а вроде и реальность, потому что есть примеры каких-то магических ситуаций, задают тон тоже немножко пограничный».
У местных людей есть некоторая подозрительность к неместным – у них есть обязанность о таких сообщать пограничникам. Обычное общение может превращаться во что-то, переживаемое как опасность.
«Для меня тема пленэра, ситуации и местности раскрылась весьма», – заметила Надя.
Почему работы соединяет красная нить?
«Ко мне этот образ пришел как пришел. Потом я пыталась найти символику. Понятно, что это цвет национальный, из народа, который давно существует. Красная нить – это всегда что-то магическое. Но я была удивлена, когда открыла Анемподистова и прочитала фразу, что это как раз про пограничье: границу, которая очерчивается человеком. Красный здесь выступает как что-то априори рукотворное и человеческое. Для меня в проекте было важно прошить эту границу руками, ее визуализировать, обозначить, потому что обычно люди, находящиеся в пограничных состояниях, не видят эту границу, так же как и сложно ее найти объективно извне, потому что этой объективности не существует».
«Казалось, мама хлам собирает»
Художница Леся Пчелка последние три года работает с темой белорусского архива, а также с историей повседневности, «невидимой» историей, которая состоит не из цифр и событий, а из того, что нас окружает. Она показала находки, сделанные за неделю.
Например, это часть архива… упаковок из-под печенья и вафель с очень старым дизайном.
«Мне очень нравится старый дизайн упаковок, – поделилась Леся Пчелка. – Я думаю, что люди раньше очень много коллекционировали всякие вещи. Это было докапиталистическое время. В принципе, у нас капитализм до сих пор особенно не пришел. А представить жизнь 20, 30, 40 лет назад: у людей было немного вещей, которые в европейских странах уже стали абсолютной повседневностью, невидимыми, незначимыми. А здесь люди собирали фантики, бутылки, сохраняли все, складывали. И это бережливое отношение мне кажется очень ценным: важно сохранить это в своей культуре, в своей ментальности. Не выбрасывать, а чинить.
У нас в Беларуси большая проблема с архивом, с восприятием прошлого, потому что вся история построена на истории после Второй мировой войны, а истории повседневности практически нет».
«Вы для меня поменяли взгляд на старые вещи: казалось бы, мама хлам собирает», – заметила женщина из гостей.
Бутылки, найденные в соседнем доме, соединились с фотографиями, сделанными в этой местности.
«Здесь нет очень фотошопных вещей, простые приемы: вспышка, инверсия цвета либо добавление ярких пятен, чтобы добавить немножко сказочности, нереальности этим сюжетам».
Удивительный памятник нашелся в конце деревни у перекрестка рядом с придорожным крестом: на надгробной плите написаны слова: «Господи Иисусе, сохрани весь мир от атомной войны».
«Понятно, что это уже время после катастрофы, состояние границы, постоянное неспокойное ощущение эпохи перемен, в которой мы все до сих пор пребываем уже много лет. Мы с Владимиром Грамовичем подъехали туда и сделали видео, чтобы обновить эту надпись, снова придать ей значимости, как и всем объектам, которые находятся в этой комнате».
Люстра с энергосберегающими свечками
Молодой художник Саша Адамов разместил инсталляции под открытым небом. В них – явное столкновение противоречивых вещей.
«Перед нами дом, у него потолок мощеный деревом неказистый, и стены, по сути, мазанка, – комментирует Саша Адамов фото. – И вот ты приехал в глухую деревню у границы с Польшей и смотришь на все это дело, на этот аккуратный плинтус, на люстру с энергосберегающими свечками и на мухоловку, которая лишает тебя возможности соприкоснуться лишний раз с природой. По сути ничего не пришлось делать, просто увидеть то, что у нас есть. Это замечательные символы».
Еще один объект – табуретка с отрывающимся сиденьем на двух стульях.
«Я заметил, что по мебели здесь тоже все довольно странно: и советский подкос под Францию, и вот такие табуретки, от которых тоже не избавляются, потому что в деревне все пригодится. И я подумал, что единственное, на чем может стоять этот дух – это вот на двух таких стульях – в подвешенном состоянии».
Уличные протесты
«Наколькі мы можам адэкватна ўспрымаць, знаходзячыся ў Беларусі, вайну ў Сірыі? Ці нейкія падзеі ў Кітаі? Ці тое, што адбываецца на мексіканскай мяжы?» – задается вопросами художник Алексей Толстов. Эти рисунки – только часть проекта «Суп часу». Название – цитата из поэмы «Вопль» Аллена Гинзберга. – Там гаворыцца пра нестабільную сітуацыю, пра канфлікт, вечны крызіс.
Апошнія гады больш працую з тэхналогіямі, з тым, наколькі лічбавыя тэхналогіі мяняюць сучаснасць, мяняюць нас усіх. І ёсць экалагічны чыннік: паколькі мы знаходзімся ў тэхналагічнай падлучанасці ўвесь час, мы адыходзім ад біялагічнасці. Увага лепш канцэнтруецца на экране тэлефона, чым калі мы размаўляем сам-насам».
Зрителей заинтересовал один из рисунков: на нем увидели что-то родственное происходящему в Беларуси: фигуры людей и милицейски щиты. Но тема возникла раньше.
«Упершыню пачаў працаваць з вулічнымі сутыкненнямі пасля жніўня 2012 года – гэта былі сутыкненні і гарадскія паўстанні ў Велікабрытаніі. Можна прыгадаць 2006 год, у прадмесцях Парыжа. Я зачапіўся за гэты сюжэт».
«Кукуруза местная»
Термин «биофилия» – любовь ко всему живому как оппозиция некрофилии, притяжению к смерти – ввел в 1964 году Эрих Фромм.
«Мы хотим показать, что мы неотделимая часть природы, и особенно сейчас, в ситуации постоянного медийного шума и проблем в коммуникации этот контакт является очень важным, – рассказал Роман Троцюк. Вместе с Ольгой Масловской – они же группа «Бергамот» – они создали инсталляцию Biophilia на местной почве. – Этот цикл мы начали в 2001 году. На этом пленэре мы сделали два новых фильма и несколько десятков фотографий».
Все, что попало в поле зрения, растет и движется здесь же неподалеку.
Дрэўца з кепкай «Беларус»
Чтобы увидеть еще одну инсталляцию, надо было подняться в комнату, где жил художник – нарушить личные границы. Владимир Грамович трансформировал жилище в выставочное пространство.
«Мы жывем на мяжы: адразу думаеш пра нейкія межы, аддзяленне, таму што ў людзей ёсць свая мова, рэгіянальная ўласцівасці. Тут было сем слупоў, я думаў, што на іх трэба нешта зрабіць. Так атрымалася, што ў нас сем удзельнікаў, акрамя мяне. Я намаляваў сем партрэтаў. Хацеў, каб яны былі больш-менш «прападаючыя». Кожнаму чалавеку надаў нейкі знак. Ён не нясе асаблівага сэнсу. Як быццам пячатка ці вадзяныя знакі, якія ставяць на пашпарт. Да нас тут прыходзілі памежнікі, некалькі разоў збіралі нашы пашпарты, глядзелі, ці падобныя мы на фотаздымкі.
Прадаўжэнне – гэта проста знойдзеныя тут аб’екты паміж жывым і нежывым. Я сябе не маляваў, а зрабіў свой аўтапартрэт – дрэўца з кепкай. На кепцы напісана: «Беларус». Таксама тут інсталяцыя з рэчаў, якія я знайшоў у гэтым годе: аўдыёкасеты з 90-х, дзве касеты «Матрыцы». Гэта была нейкая перазборка ідэнтычнасці».
Лизавета Михальчук заключила: если бы не эпидемиологическая ситуация, это не было бы сделано.
«Мы поняли, что единственный вариант – это выезжать на природу. Поскольку я нахожусь в общении с художниками, я знала, что у них большая тоска друг по другу и по выставкам. Несмотря на то, что художники вроде как эгоисты и интроверты, но на самом деле все очень любят общаться, и всем это необходимо для творческого процесса. Я знала, что люди откликнутся.
Думаю, что эту практику буду продолжать дальше».
Мы поинтересовались, является ли искусство пограничным состоянием.
«Конечно. Граница всегда есть там, где есть ты и другой. Художники – очень чуткие люди, они этих других и это другое сильно чувствуют, для них об этом говорить – за милую душу. Я думаю, что эту тему можно оставлять, звать новых людей, и всем будет что сказать».
Наш канал в Telegram. Присоединяйтесь!
Есть о чем рассказать? Пишите в наш Telegram-бот. Это анонимно и быстро
Подпишитесь на наши новости в Google
