«Из тех, кто там побывал, нейтральных уже точно не будет», — уверен брестчанин, отсидевший четверо суток

Брестчане, супруги Юрий* и Светлана,* вместе со своим 14-летним сыном Петром,* ехали вечером 10 августа на машине по городу. Намеревались попасть к своим знакомым. Вместо этого неожиданно Юрий с сыном очутились в автозаке.

Заходите в автозак!

На улице Карбышева, заметив свободное парковочное место, пристроились. Все втроем вышли из машины. Интернета в тот день не было, и они ничего не знали о происходящем в городе. На Карбышева, когда выходили из машины, было тихо, спокойно. Пошли по тротуару в сторону Машерова. Пройдя немного, услышали вдалеке какие-то хлопки (скорее всего это был звук от светошумовых гранат) и заметили пробегавших людей. Почувствовав неладное, Юрий сказал своим, мол, как-то странно все это, надо садиться в машину и уезжать отсюда домой.

«Мы развернулись и идем обратно к машине, — вспоминает тот вечер Юрий. — До машины оставалось всего метра два. Видим, прямо возле нее стоит автозак. И из него выскакивают люди в черном со щитами, в масках, с дубинами. Кроме нас там никого не было. Они стали нас окружать. Нацелились на Петю. Он у нас высокий, тоненький. Показывают на него: вот этого, в красной майке. Я стал, прикрыв спиной жену и ребенка. Слышу команду: «Пакуйте этих». Я им говорю: «Что вы делаете, вот машина стоит, мы сейчас сядем и уедем!». Но они так были настроены, что говорить с ними было невозможно. Нам сказано было идти в автозак: «Заходите». Петя первый пошел, а я отдал сумку с ключами от машины жене и следом за ним. Света стала кричать: «Мне ребенка отдайте, он еще маленький, ему 14 лет!». Мы не сопротивлялись, и нас прямо сразу не били. Захожу в автозак, вижу: там человек лежит, руки за голову, ноги на ширину плеч и над ним омоновец уже сидит с дубинкой. Я как увидел это, говорю: «Пацана выпустите!». Схватил Петра и пытаюсь его вытолкать. Там один омоновец был вроде не против. Но тут начали заскакивать в машину другие. И получилось противодействие: я его выпихиваю из машины руками и ногами, а они залазят в машину. Мне скомандовали ложиться на землю. Я лег. Петю поставили на колени. Но метров через пять остановились и его выкинули из автозака».

Читайте также: «Это был отпетый садизм». Как брестского уличного музыканта задержали за исполнение «Священной войны»

Через 15 минут, по словам Светланы, раздался звонок. Звонил Юрий: «Нас завезли на опорку. По голове надавали. Хорошего мало. Езжайте домой».

«Только машина тронулась, — говорит Юрий, — Омоновец начал бить лежащего рядом мужчину. Бьет его и спрашивает: «Оно?». Тот отвечает: «Оно». Он бьет его два раза и опять тот же вопрос: «Оно?». Ответ: «Оно». Он бьет три раза: «Оно?». Бьет четыре, пять раз… Так продолжалось, пока у омоновца не устала рука. Потом переключил внимание на меня: «Слышишь?» Я молчу. Он опять: «Слышишь?» Я молчу, сжался, думаю, сейчас будет бить. Но в этот момент машина остановилась. Подьехали к РОВД Брестского района, что напротив ЦУМа».

Из автозака в РОВД выкидывали по одному. Но прежде те, кого туда привозили, должны были пройти через специальный «коридор», образованный двумя рядами омоновцев со щитами: «Выпихивают человека туда, руки за голову. И пока ты бежишь до того РОВД через этот коридор тебя бьют со всей дури и орут: «Мрази! Твари! Суки!». Били дубинками по голове, ягодицам, почкам, плечам. Как только я ступил в этот коридор и сделал два шага, по моей голове прилетел со всей дури удар. Я оборачиваюсь, хотел посмотреть в глаза и спросить: за что? Но получил еще раз. Кто падает — бьют еще. Вот эти пять метров, пока летишь туда, они тебя бьют. Так с дубиналами с разгону в РОВД все и влетали. Все проходили через этот коридор».

По словам Юрия, в РОВД было около 25-и задержанных: «Пихали в комнату, сколько влезло, остальные — в коридоре. Кто стоял, кто лежал. Многие были сильно избиты, на некоторых — сплошные синие гематомы. Те, кто были с поломанными ребрами, а таких было человек пять, очень мучились: они не могли ни дышать нормально, ни сидеть, ни даже шевельнуться. Люди падали в обморок. В РОВД приехала бригада врачей скорой помощи, чтобы шить и латать раненных. Но раненых было столько, что они не справлялись, позже приехала еще одна бригада. Среди нас был один очень тяжелый. Его привезли уже под конец. Ему совсем плохо было. Он весь поломанный был. Голова разбита, с нее просто лилась кровь. Он был в шоковом состоянии, взгляд обезумевший. Терял сознание. Его без очереди закинули врачам, а через минуту вынесли на брезенте вперед ногами. Он, по-моему, без сознания был. Кто-то еще сказал: куда вы его вперед ногами, он же еще живой… Его увезли на скорой. Часа два мы сидели в этом обезьяннике. Пока там были, один показал на камеру видеонаблюдения в коридоре: смотрите, она направлена вверх. Потом начали всех переписывать. Переписали и где-то часа в два ночи нас снова начали закидывать в автозак, забив его до отказа».

Читайте также: МВД: В Следственный комитет подано более двух тысяч заявлений о применении насилия со стороны силовиков

«И все? Это все, что вы можете?»

Их доставили в спортзал воинской части, что рядом с Ленинским РОВД на ул. Брестских дивизий. И вот, что там происходило со слов Юрия: «Выходишь. Руки за голову, чтобы ты вниз смотрел, никого не видел и не понимал, где находишься. Кругом — омоновцы в черном. Всячески унижали: мол, вы, козлы, зачем пошли туда, что вам там надо было, мы сейчас вас тут поубиваем. Сидели там, в курилке, в темноте, несколько молодых хлопцев без масок. Когда меня мимо вели, один из них показал на меня: «О, стрелок!». Ничего себе, думаю. Поднимаю глаза: «Ты меня знаешь? Какой я тебе стрелок?» После этих слов на меня посыпались удары: «Ах ты сука!». Привели, поставили в угол на колени. Положили на голову папку, записали. Ну, думаю, все. После обеда расстреляют. Уже присвоили звание — «стрелок». И дальше закинули в спортзал. Ни хрена себе, думаю, обстановочка интересная. Половина спортзала была уже заполнена. Его окна были заложены матами. Когда вели, говорят: с этого начинай новый ряд. Меня завели в самый конец, под баскетбольное кольцо. В этом зале нас в общей сложности было больше двухсот человек. Мы должны были сидеть на заднице, руки за голову, голова между колен. Нельзя было поворачиваться, смотреть направо, налево или вверх. А задницы-то у нас у всех были отбитые, просто синие. Очень больно. Между рядами туда-сюда ходили эти зверюги в черном, в масках и с дубинками. Прессовали: мол, суки, мрази, твари, куда вы пошли. Сильно там не ответишь, кто отвечает — того сразу бьют. Чуть повернулся — бьют, что-то сказал — бьют. Ходили между рядами и били. Просто как зверюги, я таких людей не встречал. Одного парня били дубинками минут 15, не переставая. Били-били, били-били… А парень крепкий оказался. Омоновец устал его бить. А он после этого поднял голову и говорит: «И все? Это все, что вы можете?». У тех омоновцев аж руки опустились. Но он, правда, сидеть уже не мог. Он только лежал. Были там и девушки. Они стояли возле стенки. Девчонку тоже одну били. Решили, что надо ее воспитать. Даже женщину били. Попался среди нас и один немец. У него глаза были квадратные. Он требовал вызвать к нему консула. Но в итоге консула он так и не дождался. А когда вышел из СИЗО, запуганный, босиком, без телефона, без ключей от съемной квартиры, сказал, что увидел гестапо. В таком положении, как нас посадили, мы сидели восемь часов. Никто ж ничего не понимает, что дальше будет. Нам не давали спать. Не водили в туалет и не давали воды. Унижали таким образом, чтобы терпели до последнего. Кто-то там обоссался, а кто-то и обосрался. Столько ж не выдерживают. Потом народ начал проситься в туалет. Только где-то через часов восемь стали водить в туалет и давать воды. Одного избили, пока водили в туалет. По ноге дали так, что он не мог нормально идти. Так, хромая, потом домой и пошел из СИЗО. У одного из задержанных случился эпилептический приступ. Стрессовая ситуация все-таки. Тем, кто был рядом, не разрешалось ему помогать, поворачиваться нельзя было. Человек этот лежал, потиху умирал. Потом пришли, вынесли его».

В общей сложности, по словам Юрия, в спортзале они пробыли часов 20. Потом смена конвоиров поменялась. Те, которые пришли, были одеты уже по-другому: на них были черные майки и черные повязки на лицах, все — с дубинками.

«Приходили следователи. В костюмчиках, — отметил Юрий. — К ним вызывали, выдергивали тех, у кого на телефоне, допустим, находили изображение бчб-флага или Погони. Показывали телефон и спрашивали: «Чей он?» Там два телефона было с Погоней. Вот они их владельцев и выдергивали на допрос. В общем, по внешним признакам вначале отбирали, и вперед. Зал снимали на видео и фотографировали. В конце выступил их главный в краповом берете. Его лицо я запомнил. Все в масках, все прячутся. Делают, и прячутся. А он лицо свое открыл. Сказал так: я, мол, никого не боюсь, мы для них – преступники, а они делают правое дело. Спросил, все ли его поняли? Потом говорит: «Да, среди вас много невинных. Но это не меняет дела. Это еще цветочки были. Если будете вякать, ходить куда-то, то будет еще хуже. И еще сказал, что если кто тронет его семью, он того порвет на клочья. За свою семью он боится. Сказал бы он своей семье, чем он занимается… А ведь знает, что творит беспредел». После этой речи, переписав в который раз, задержанных вновь стали развозить автозаками.

Читайте также: Глава МВД попросил Палату представителей защитить силовиков, которые выступают в судах свидетелями или потерпевшими

Там почти все были невиновными, но все оказались «виновными»

Следующим пунктом назначения стал СИЗО №7 на Карла Маркса. Теперь Юрию хорошо известно, где находиться это заведение. «В автозаке, — баня отдыхает: попадаешь туда и сразу потом покрываешься, — продолжает Юрий. — Мы быстро поняли, что везут в СИЗО. Тут других дорог нет. Завезли на территорию СИЗО, выгрузили. Там нас встречали как зэков, с собакой. Сразу: на колени! На щебне на коленях невозможно было стоять, но, правда, когда кто-то попросил, разрешили пересесть хотя бы на корточки, руки за голову. Потом отправили в камеру. Вот сколько нас в автозак влезло, 24 человека, всех нас в одну камеру и засунули, а камера рассчитана на восемь мест. Никто ничего нам не говорит, никто ничего не понимает, что произошло. Схватили, отлупасили, закинули в камеру… Те, кто раньше бывал в СИЗО, говорили, что такого раньше не видели, что творится просто беспредел. В три часа ночи по одному стали вызывать в коридор на переписку, уже в который раз. Другого времени не было переписать? Зачем это делать ночью? Подъем-то по графику. Видимо, чтоб не спали ночью. Только на следующий день после обеда нас оформили, сняли шнурки-ремни, хотя должны были это сделать сразу. Вот тогда-то и появились какие-то официальные списки. Начали какие-то передачи приходить».

Заключенные стали приходить в себя. Начали общаться, перезнакомились. Юрий понял, что больше 90% из тех, кто был с ним в камере, оказались там совершенно безосновательно: «Кто-то пиво попил и шел домой, кто-то шел к своей девчонке, кто-то — домой от друга, который рядом живет, кто-то — с работы. Они не участвовали ни в каких массовых мероприятиях! С нами сидели двое парней, которым было по 18 лет. Один из них сказал, что ему меньше, но они пробили его данные. Ему сказали: а, так тебе уже есть 18, чего ты врешь! Этому пареньку только недавно 18 исполнилось. Он очень худой, сколиозник, божий одуванчик, возможно, из-за состояния здоровья только школу заканчивал, собирался куда-то поступать. Живет в центре. Шел домой от друга, там идти всего метров сто надо было. Домой не дошел, по дороге загребли. Его тоже били, попали в висок. А там щелбан дай в висок, и убить можно. Родители не знали, где он. Его трое суток продержали, потом штраф дали. Познакомился в камере еще с одним мужчиной. Ему где-то в районе 60-ти лет. Живет на Советской. Знает несколько языков, пишет книги. Он в маске и перчатках был от каронавируса. Увидев его, решили, что раз в перчатках, значит, чтоб не оставлять отпечатков пальцев на ноже или оружии. А у него мать дома лежачая. Ей 80 лет. Он за ней смотрит, готовит ей еду и кормит. Она может поесть только, когда он ей дает еду. Дверь входную она открыть не в состоянии. И вот он сидел на сутках. Его только на третьи сутки отпустили после суда. Был со мной в камере и один моряк. Он хорошо зарабатывает, четыре месяца, как говорится, – там, четыре месяца – здесь. Шел домой и звонил жене, которая была в роддоме. Он должен был ее из роддома забирать. Но не смог, забрали его. А жену его кто-то другой забирал. Один мой сокамерник, Николай из Украины, шел домой, жене звонил по телефону. Его остановили, попросили паспорт показать. Он говорит: я тут живу, иду с работы, завтра на Минск уезжаю в командировку. Посмотрели паспорт. А потом интересуются: а что в чемодане? В чемодане были только сигареты. Что, все выкинул? И в автозак его».

По словам Юрия, на третьи сутки стали водить по пять человек к следователям. «Следователь-женщина записывала мои показания. Я ей рассказываю, как все было, и мне даже показалось, что она мне сочувствует. Потом говорю ей: «Дайте-ка я почитаю». Смотрю, а там написано: «…толпы людей…» Я ей: какие толпы? Я ж вам сказал, не было там людей. Там была моя семья. Три человека. Зачеркнул «толпы людей» и на полях расписался. Потом внизу стал дописывать про избиения, а она меня торопит: давайте, мол, быстрей, тут еще много людей за вами. Хотела, чтоб не написал ничего лишнего там. «Я уже понял ваше отношение, и допишу то, что считаю нужным», — говорю ей. Они всех под одну статью хотели подвести».

Читайте также: Инструкция на случай, если вас задержали, применили силу или избили в РОВД и ИВС

14 августа состоялся выездной суд. Судей привезли в СИЗО.

«Когда подошла моя очередь, захожу. Там были судья и секретарь, — продолжает рассказ Юрий. — Меня никогда не судили, и у меня была на судью последняя надежда. Следователи, уже было понятно, на чьей стороне. Думал, хоть кто-то разберется. Я рассказал, как меня задержали. Сказал, что можно поднять записи камер видеонаблюдения, где видно, как мы подъехали на улицу Карбышева. Я говорил правду, но оказалось, им до лампочки все. Мне вынесли приговор: виновен, четверо суток. Меньше он дать не мог, потому что я уже трое отсидел. Выводят меня из суда, смотрю — прокурор с милиционером стоит. Молодой хлопец такой, светлые глаза, лет тридцати, не больше. И давай мне что-то объяснять. Я ему говорю: «Если вы хотите чем-то помочь, то вот, сзади меня Андрей стоит, у него мать дома, может, уже и не живая, позвоните ей хотя бы, вы же прокурор, вам с этим жить. Он глаза в небо отвел. Дал мне какое-то прокурорское предупреждение подписать. Я ему: «Незнание закона не освобождает от ответственности, так зачем даете мне это подписывать?». Милиционер еще какую-то бумагу подсунул для ознакомления. Я ж в тюрьме нахожусь, подписал эти бумаги. Меня вернули в камеру до вечера досиживать сутки, а штрафников выпускали сразу. Я выходил из камеры на свободу фактически последним. Должны были в 10 часов выпустить, а выпустили в час ночи. Никаких бумаг не дали: ни копии постановления суда, вообще никаких. Просто выпустили. А меня возле СИЗО Светлана с сыном ждут!».

Произошедшее Юрий все же воспринимает философски, как испытание для себя. «Только то, что били беспредельно, это не понятно вообще, в голове не укладывается, — сокрушается он. — То, что я видел в РОВД, это беспредел конкретный. И они уверены, что за это им ничего не будет».

Пережитое там бесповоротно изменило и его, и всех тех, кто прошел через это вместе с ним: «Многие до этого случая, как и я, в целом нейтрально относились к нынешней власти. Так вот, из тех, кто там был, нейтральных людей больше не осталось. Все мы хорошо поняли, что ты можешь просто идти по улице, тебя упакуют и сделают с тобой что угодно. Такого беспредела я еще не видел. Если бы это случилось не со мной, а мне кто-то другой рассказал, я б, наверное, не поверил! Когда меня туда закидывали, я все-таки думал: сейчас разберутся и выпустят, не сейчас, так на следующий день. Вся камера сидела, думала: разберутся, выпустят. Ан нет, нате-ка — суд! Все виновны! По 10-20-30 базовых, по 10-12 суток. 90% были абсолютно невиновны, но они все оказались виновными. Невиновных не оказалось никого. Почему? Потому что живут в Беларуси, в Бресте, потому что просто вышли на улицу, а нельзя было, оказывается».

Снимать побои Юрию не хотелось: для этого нужно было идти в Следственный комитет, к людям в форме… Да и понимал, что правды там не найти. Но все-таки пошел, довел это дело до конца. Чтобы ответить тем, кто цинично и лживо вещает о «нарисованных синяках», оскорбляя тем самым людей, которым пришлось на себе испытать, каково это, когда тебе рисуют синяки омоновцы. Написал заявление в Следственный комитет и снял побои. В ответ пришла бумага, что рассмотрение откладывается на месяц.

«Еще, видно, не придумали, как с этим быть. Ворон ворону глаз не выклюет. Но я жду расследования и суда теперь уже над ними», — выразил надежду наш собеседник. Произошедшее глубоко ранило не только его, но и всю его семью. Сын Петр, по словам его матери, ушел в себя, замкнулся. И все-таки, в этой истории есть нечто жизнеутверждающее.

Это прозвучало из уст супруги Юрия Светланы: «Какие у нас в городе есть светлые люди! Там под СИЗО было много неравнодушных. Многие жили под СИЗО, перезнакомились. Они очень поддержали меня психологически, принесли еды, воды. Я очень благодаря тем женщинам, которые стояли в цепях солидарности, и всем, кто не остался равнодушным к судьбам задержанных». Она не сомневается, что правда, несмотря ни на какие злодеяния, непременно восторжествует.

*Имена изменены.

Читайте также: «Вот вам демократия, вот вам, патриотам Беларуси»: работник «Газоаппарата» рассказал, как его била милиция (видео)