«Из-за наших акций наркомафия теряла $2 млн в месяц». Украинский «отец беспризорников» — о переменах и духовной войне

На тюфяке на полу лежит подросток. На тощих руках волдыри — признак заражения крови. Вокруг стоят дети в поношенной одежде. Суровый мужской голос спрашивает:

— Убеди меня, почему я опять должен тратиться на медикаменты?

— Не знаю, — бормочет парень еле разборчиво сквозь слезы.

— Убеди, почему я сейчас должен забрать деньги вместо того, чтоб купить кеды, мороженое пацанам, девчонкам, кто ведет себя нормально, и бабахать сумасшедшую сумму на, может быть, твое излечение? Чтобы ты опять потом загонял им в вены иглу где-нибудь в подвале? А ну подняли руки, не стесняясь, кому он колол хотя бы раз в жизни?

Руки поднимаются.

— Поэтому я не уверен, что исцеление — лучший вариант. Если бы я был Богом, я бы точно не дал исцеления. 

Парень закрывает локтем лицо и, захлебываясь, произносит фразу, в которой только можно разобрать: «Я больше не буду этого…» Мужчина встает:

— Скорую, что там надо делать… Любые деньги. Все, что мы можем. 

Это сцена из голливудского документального фильма «Почти святой» (Almost Holy) о мариупольском пасторе Геннадии Мохненко, который известен как отец 35 приемных детей, работающий с самыми сложными категориями своих сограждан уже 20 лет. Продюсером фильма выступил именитый Терренс Малик. Вышла лента в 2015 году — во время максимального внимания к Украине — и была номинирована на «Оскар».

Мохненко основал центр «Республика Пилигрим», который называют «государством бывших беспризорников». Внутри «государства» есть «президент» и «правительство» — из числа ребят, вытащенных из подворотен, из наркотических и алкогольных зависимостей. «Республика Пилигрим» стала крупнейшим детским реабилитационным центром на территории бывшего СССР. Еще Геннадий, которому сейчас 53, успел организовать сеть реабилитационных центров для взрослых, масштабные общественные акции, кругосветный велопробег, написать две книги, побыть миссионером в Африке, капелланом, попасть на язык российской пропаганде (он тот самый «маньяк, заставляющий детей рыть окопы») — как говорится, чем перечислять, проще открыть Википедию. 

Прошлой осенью пастора-пилигрима, как его называют, тронули события в Беларуси. Он эмоционально поддерживал  гражданское общество и полемизировал с другими духовными лидерами, которые осуждали мирные протесты, ссылаясь на то, что «всякая власть от Бога» и «не надо лезть в политику». Нам тоже удалось поговорить с пастором (кстати, «Церкви добрых перемен») и спросить, как он добивается этих самых добрых перемен, и какова их цена — даже когда нет войны. 

Читайте также: «Сложнее всего стрелять в сторону людей»: Украинский капеллан – о противодействии насилию, героизме и страхе (ФОТО)

— Как сейчас поживает «Пилигрим»? Какое у Вас настроение на фоне всех происходящих событий?

— Мы — народ, верящий, что есть Бог на небе, — оптимисты по определению. Нам гарантирован хэппи-энд в конце человеческой истории. Хотя сами процессы могут быть нелегкими, а иногда и жуткими. Но мы стараемся держать оптимистический ориентир. В конце концов, нам сказано: «Не бойтесь убивающих тело» — вплоть до этого. Поэтому у нас бодрый дух, несмотря на то, что уже восьмой год идет война в 15 минутах езды отсюда. Я однажды выехал прямо из своего кабинета экстренно на фронт, летел на хорошей скорости — и 15 минут до ада. Все уничтожено, два миллиона мин и снарядов, поселок Широкино, война внутри поселка. 

Через наш центр прошло больше 4 тысяч детей самой сложной социальной категории.

Моя мечта — что однажды не будет необходимости в детском реабилитационном центре, мы переформатируем это здание и найдем для него лучшее применение. Но, к сожалению, эти мечты пока остаются где-то на горизонте. 

Меняется категория детей. Сейчас нет их толп на улицах, как было, когда мы начинали. Самого маленького ребенка нашли в два с половиной года на улице, еще имя свое не выговаривал. Сейчас дети не живут на улицах. Если ребенок оказывается где-то в подворотне, мгновенно прибывает милиция и привозит к нам или мы выезжаем по сигналу. Но, к сожалению, очень сложные судьбы деток. Я недавно был три недели в отъезде, приехал — семеро деток новых. Причем девочку привезли десятилетнюю с глубокой наркотической зависимостью. Я с ней беседовал — глазенки бегают, немножко не в себе. Хватает работы: это сложные семьи, это дети из разваливающихся семей. У детей начинаются проблемы: наркотики, убегают из дома, прогуливают школу. Мы стараемся включаться как можно раньше. 

— Что нужно для того, чтобы ребенка, который в таком раннем возрасте попал в серьезную зависимость, вытянуть к нормальной жизни?

— Основа реабилитации: мы верим, что человек — существо, во-первых, духовное. И восстановление этой целостности, этого ядра жизни, души человека — самое важное. Мы действительно считаем, что лучшей педагогики, чем основанная на христианских ценностях, какой она была в Европе практически на протяжении всей истории, просто нет. Ребенку надо на чем-то стать. «Кроха-сын к отцу пришел, и спросила кроха: что такое хорошо, что такое плохо?» 

Второе — это окружение. Качество социального окружения. Попадая сюда, ребенок оказывается в хорошей христианской атмосфере, где те же ценности — не пустой звук. Сотрудники все христиане. Очень уважительная, добрая, веселая, позитивная атмосфера. Великолепный коллектив сотрудников. Детвора, которая здесь давно находится, задает тон, создает определенную атмосферку, в которой ребенку проще расцвести, как в тепличке. Ребенок, как существо социальное, начинает приходить в себя. Весело, живо, интересно, постоянно масса мероприятий, это очень важные параметры для подростков.

— Поясните, пожалуйста, для светских людей: многим кажется, что христианские ценности — это что-то жесткое, насаждаемое. Как вы реагируете на такое мнение?

— Я не знаю ничего более интересного, чем христианская жизнь, ничего более веселого, энергичного, динамичного. У нас не монастырь, где по кельям сидят дети и бьются об пол. Я понимаю, что определенная картинка рисуется. Здесь достаточно пройти по коридорам, чтобы увидеть, насколько все живо, весело. Мы с детворой настоящие путешественники. Прямо сейчас мы начали подготовку к сплаву по горным рекам этим летом. Мы наметили два похода — если наша пандемия не помешает, то мы планируем в начале лета в Карпатах сплавы по горным рекам. Мы закупили два больших рафта, будем покупать еще специальные лодки, и по мощной, бурной горной реке намерены сплавляться в спасжилетах, в шлемах, с дикими криками. Я не знаю, какой десяток раз мы поднимались на Говерлу. У нас с детворой за спиной покоренные восемь мировых вершин. Мы объехали вокруг земли на велосипедах. Я не знаю ничего более интересного, чем жизнь современной реформаторской церкви. 

Жизнь кипит, молодежь постоянно в движении. Очень много спорта, много творчества, музыки. 

— Может быть, такая активность помогает вырваться, по крайней мере психологически, из зависимости? У меня возникла мысль, что детям, которые просто сидят по квартирам и ничего не видят, было бы тяжелее в такой атмосфере выйти из зависимости, из собственных проблем.

— Безусловно, детям нужен драйв. Постоянно должна висеть, как у ослика, морковка впереди. Что-то должно быть прямо сейчас, сегодня интересное, увлекательное, должно быть завтра с утра, послезавтра. Они должны к чему-то готовиться. Это, конечно, здоровая атмосфера. 

— Но не просто развлечение, Вы имеете в виду, а то, что требует вложения сил?

— Экстрим, какие-то путешествия, какие-то особые события — это создает хорошую атмосферу. Дети здесь не сидят по комнатам с телефонами, даже те, у кого есть телефоны, у нас все очень лимитировано. Дети не «втыкают», как домашние, не скроллят сутками экраны. Много футбола, спортивных секций. Завтра они едут на «дачу» — в поселке у «Пилигрима» есть дача с баней, сад, ферма, подсобное хозяйство, овцы, куры и так далее.

— У меня сложилось впечатление, когда я читала о том, как начиналась Ваша борьба за детей, что это была какая-то «война до войны». Вам приходилось идти на конфронтацию с наркомафией, поступали угрозы. Наверное, когда война началась, для Вас не произошло чего-то сверхэкстремального. Вы согласны с такой формулировкой?

— Мы называем это главной мировой войной, которая не прекращается ни на одну минуту. Она идет от начала человечества. В этой войне гибнет умопомрачительное количество людей. Я всегда напоминаю, что, например, за один день около 200 тысяч детей убиваются самым жутким образом во чревах матерей. Освенцимская печь на пике уничтожала 1000 человек в день. Сколько людей погибает от наркотиков, от пьянства, сколько трагедий из-за разваленных семей? Идет главная мировая война. На этой войне церковь находится постоянно. 

В нашем случае это была еще война с наркодилерами, потому что, когда мы начали вытаскивать детвору из наркотиков, местная наркомафия из-за наших акций теряла 2 миллиона долларов в месяц только в Донецкой области. Это подсчеты одного из лучших журналистов страны, спецкора телеканала «1+1». 

В Библии полно военной терминологии. Да, мы на войне постоянно, мы ощущаем себя духовным войском. К сожалению, мы никогда не думали, но война не только духовная, но и физическая стала нашей реальностью. Я на днях подсчитал — 7,5% своей жизни я живу в военное время. А мой младший сын (у Геннадия и его жены Елены трое биологических детей. — авт.), ему 13, восьмой год живет с видом на линию фронта из детской спальни. Большую часть его жизни дрожат окна, он видит взрывы, вздрагивает дом, когда лупасит артиллерия, все это у нас как на ладони. В хорошую погоду видно оккупированную территорию. 

— Но популярный образ христианства — это что-то пацифистское, елейное. Вас многие считают человеком странным и жестким. Это потому, что люди не ощущают себя на войне?

— К сожалению, образ Христа, особенно у нас на постсоветском пространстве, сильно изуродован. Я называю это «портретом причесанного Бога». Как-то у Юрия Шевчука, ДДТ, была строчка: «И на морду походить стало лико». Когда из Христа рисуют болванчика, который просто сидит, всем улыбается елейно. 

Во Христе полнота любви к человечеству, но в нем есть и ненависть ко злу. Поэтому христианство, которое демонстрирует только нежные слова, елейные улыбочки, конформистские речи — это пародия. Христианство — это война идей, это противостояние правды и лжи, это постоянная этическая оценка тех или иных событий внутри нас, вокруг нас. Все это, безусловно, вводит тебя во множество конфликтов. 

Когда мой религиозный поиск только начинался, я себе рисовал такую картину: если я стану христианином, я обязательно в какой-то грязной рясе, с клюкой, котомочкой куда-то иду, а все в меня плюют, а я что-то говорю людям светлое, а они в меня кидают помидорами. Ужасная абсолютно картина, отрешенная от жизни. Слава Богу, что я увидел модель реформаторского христианства, образованных, живых, энергичных, целеустремленных людей, которые не оторваны от процессов в этом мире, оказывают влияние на культуру, образование, политику, журналистику, науку. 

— Перемены в обществе — это всегда борьба? Возможно ли чего-то добиться, никому не переходя дорогу? Возьмем самый узкий контекст: есть свой город, свой район, и там нужно что-то изменить.

— Зло динамично по своей природе. В социуме, где живут 10 человек, уже есть проблемы. Наша планета болеет нами же. И, конечно, сопротивление хаосу, сопротивление тьме, назовите как угодно, — это постоянная опция. Где бы мы ни были. В подъезде, где мы живем, нужно сопротивляться загаженному лифту, хамству соседа, который устраивает концерты в два часа ночи. 

В моей жизни это частые столкновения с проявлениями какого-то рода зла. На днях мы вспоминали, как в этот кабинет ворвались с автоматами менты в погонах, причем, извините, менты позорные в том случае. Они воровали деньги детей-сирот в своем регионе и покрывали там бандитскую власть, которая творила страшное. Они избили приемного отца, прострелили ему ногу, забрали детей, и эти дети просто убежали вместе с отцом и попросили нашей защиты. И вот сюда ко мне из другого региона Украины ворвался спецназ, они хотели забрать детей. Это был где-то 2008 год. Моя детвора подняла по тревоге «Республику Пилигрим». Заблокировали кабинеты, подняли начальство города. Тут такое было шоу: замминистра внутренних дел прилетел на разборки, журналистские расследования были. 

И я помню эти диалоги, майора, который говорил: «Чему ты учишь детей?» 

Я говорю: «Ты знаешь, майор, я думаю, что прямо сейчас я учу моих детей быть не холуями, не рабами, не трястись от страха перед людьми в погонах, я учу их быть гражданами этой страны. Бояться власти надо тем, кто делает зло, а если власть делает зло, власть должна бояться. И мы вам объясним, как вы должны себя вести». 

Шесть часов в этом кабинете длилось противостояние, наша полиция по тревоге примчалась. Потом была долгая разборка, этого майора уволили из органов, полетели чиновники из города, откуда они примчались. Нам удалось отстоять эту семью, хотя их хотели просто уничтожить. Впаяли приемному отцу, достойнейшему человеку, уголовное дело за незаконное усыновление детей в особо крупных размерах. Такие формулировки. Сегодня это отец 15 приемных детей.

— Как к Вам приходило понимание того, что именно нужно делать в Мариуполе и именно Вам? 

— У меня есть старый девиз: церковь должна быть в проблеме. Мы должны видеть болевые точки в обществе, где мы живем. Видя это, мы стараемся идти в эпицентр проблемы, занимать там круговую оборону и начинать доступное нам контрнаступление. Поэтому, видя проблему наркомании, мы начали служение реабилитационных центров, видя проблему детской беспризорности, мы открыли наш детский реабилитационный центр, видя проблему женщин с развалившимися семьями и маленькими детками на руках, мы открыли центр «Маленькая мама», видя проблему деток с инвалидностью — центр для детей с ДЦП, аутизмом, дневной стационар. Видя проблему брошенных стариков, мы открыли хоспис. Видя проблему войны, мы начали служить на линии фронта, открыли точки в поселках. 

Я был старшиной пожарной роты в армии, и это принцип пожарной охраны: люди убегают от пожара, а ты должен бежать в сторону пожара, чтобы спасать, чтобы бороться с огнем.

Сейчас вызов — это пандемия. Мы увидели, как валятся с ног врачи в больницах. Я горжусь своей командой, которая, закатив рукава, отправилась прямо в коронавирусные отделения, мягко говоря, шокируя многих людей. 

Читайте также: «Мы обязательно выстоим». Посмотрели, как волонтеры собирают помощь Дому милосердия, что в деревне Именин под Кобрином

— Чего желаете Беларуси?

— Меня и практически всех моих друзей тот факт, что белорусский народ возвысил свой голос, привел в восторг. Мы не ожидали такого подъема духа. Я должен покаяться перед белорусами. Я считал вас «хомо советикус» куда в большей степени, чем украинцев. Конечно, я призываю вас не отчаиваться, не ослабевать. 

Мы крайне заинтересованы в Беларуси как свободной демократической стране по соседству, я и России этого желаю. Дай нам Господь увидеть добрые перемены в вашей стране.