Лидия Тарасенко о первом месте работы: «17 лет повторялся один сценарий – все хирурги уезжали сразу после отработки»

Врач-эндоскопист и координаторка Фонда медицинской солидарности Лидия Тарасенко после университета работала по распределению в Костюковичской районной больнице. Молодому специалисту не повезло — на первом рабочем месте критически не хватало опытных коллег. Публикуем часть большого разговора с Лидией Тарасенко о ее пути как медика и о состоянии беларуской медицины.

Весь текст можно прочитать здесь:

Медицинские истории. Лидия Тарасенко: «Убивает то, что многие из наших проблем имеют понятное решение, но не решаются»

— При распределении никакого выбора не было. Распределение проходило следующим образом: ты идешь через актовый зал из конца в конец, едва успеваешь коснуться *опой стула — и уже распределен (распределение в медуниверситетах Беларуси проводится специальной комиссией с участием представителей Минздрава, заключительный этап — с участием министра здравоохранения. Во время учебы Лидии это был Василий Жарко. — Ред.). Никого не интересует ни твой семейный статус, ни пожелания — вообще ничего. На тебя глаза не поднимают. Непонятно, для чего вся эта унизительная процедура. 

Мне не повезло — попала в довольно отдаленный район. Вытянула короткую спичку в этой лотерее. Получила, мягко говоря, не лучший из вариантов. 

Читайте также: Педиатр из глубинки: «Очень хотела офтальмоскоп, но он стоил 250 долларов, а у меня зарплата — 300»

Поначалу было чувство ужаса. Не говорю, что Костюковичи сами по себе место хуже, чем Брагин, Хотимск или Береза. Но это очень далеко, это совершенно небольшой населенный пункт, и там не было опытных специалистов. Ты приезжал, и тебя кидали, как котенка в воду. 

Самым ужасным было отсутствие старших коллег, к которым можно обратиться. На тот момент в этом городе уже 17 лет подряд повторялся один и тот же сценарий – все хирурги уезжали сразу после отработки. Перед моим приездом на пенсию ушел последний специалист с опытом.

Зато больница была лучшим зданием в городе. Ее построили, если не ошибаюсь, за счет гранта, связанного с тем, что территория пострадала от аварии на ЧАЭС. До сих пор вспоминаю, какие были классные полы в операционных, как их было удобно мыть, как они не разваливались от грохота тяжелых каталок. Можно было неожиданно найти какие-нибудь наборы ларингоскопов для интубации новорожденных. Удалось собрать лапароскопическую стойку. 

Это происходило в 2009–2012 году, когда еще было намного лучше с медикаментами, когда можно было рассчитывать, что в больницу централизованно закупят антибиотики зарубежных производителей. Поэтому с оборудованием и медикаментами я не испытывала особых проблем. 

Комментарий автора: по словам Лидии, смена парадигмы на «купляйце беларускае» в отношении медикаментов в стационарах произошла в период ее ранней практики, в районе 2010 год. В 2015 году Минздрав перешагнул 50-процентный барьер, установленный президентом, по финансовой доле беларуских лекарств на внутреннем рынке.

До какого-то момента не было жесткого регулирования по медикаментам. В 2016 году вышло постановление о госзакупках, известное под названием «третий лишний». Если на аукцион по медицинским препаратам приходит два или больше поставщика (даже не производителя) препаратов, которые  произведены в Беларуси или в странах ЕАЭС, то третий из Европы не допускается к участию в конкурсе. Если третий и остальные тоже из Беларуси или из России — они допускаются. 

У нас был переносной УЗИ-аппарат. Да, вообще-то ветеринарный, но нам не нужны были кардиологические датчики, поэтому он служил нам верой и правдой. С ним отлично было ходить и в реанимацию, и в приемник (приемный покой на медицинском жаргоне. — Ред.). На тот момент по поводу оборудования в Костюковичах грех было жаловаться. 

Плюс буквально за четыре месяца до меня пришел новый главврач — человек, который магическим образом привлек в больницу сотрудников, попавших туда не принудительно, а по собственному желанию, и вообще развивал здравоохранение района. Никого не идеализирую, люди все равно продукты советского времени. Но человек был очень эффективным на своем месте. Через год или два после того, как я ушла, его «съели», затюкали, и все вернулось на круги своя. Нефиг выпендриваться. Ты че, самый умный?

300 рабочих часов в месяц

В Костюковичи я приехала работать общим хирургом. По распределению нас там было пять таких, как я. Два года опыта на всех суммарно. Приходилось сталкиваться со всем, начиная от панариция (гнойное воспаление в области пальцев кисти или стопы. — Ред.) Панариций я, кстати, увидела первый раз на районе. Когда училась, то готовилась стать большим хирургом, и такие вещи даже не попадали в поле зрения. Что такое панариций для такого великого хирурга, как ты?

Но это случай, когда, имея общее представление о хирургии, ты можешь понять, что с ним делать. Гораздо хуже были ситуации, когда поступали ножевые ранения, разрывы селезенки и т.д. Мне казалось, что вся плохая удача доставалась мне, потому что столько атипичных аппендицитов я не видела в своей жизни ни до, ни после. 

В основном это были экстренная хирургическая патология. Из плановых — грыжи, в основном небольшие хирургические вмешательства. Но экстренной хирургии было столько, что на плановую не оставалось ни времени, ни сил. 

Там (в Костюковичском районе. — Ред.) не была какая-то особо криминогенная обстановка, но был, например, цементный завод, производственные травмы. На тот момент в районе жило 26 тысяч человек. Люди болеют, случаются панкреатиты, непроходимость кишечника, опухоли.

Ты можешь понять на разных этапах, что не справляешься: можешь в приемнике, а можешь на операционном столе. Может оказаться, что ситуация не такая, как ты себе думал. В экстренной хирургической патологии, к сожалению, в 21 веке мы часто сталкиваемся с тем, что до операции не можем вполне, в достаточной степени, понять, с чем имеем дело. Диагностика становится лучше, все не стоит на месте, но в этой сфере прогресс хуже, чем, например, в самолетостроении. 

Существует опция вызвать хирурга из Могилева. До Могилева 150 километров, дорога не очень хорошая, кривая, не разгонишься. А если это еще и нерабочее время, когда специалиста надо забрать из дома, то можно прождать пять часов. Не вариант, когда имеет место кровотечение и надо что-то делать.

Это нехорошая ситуация как для медицинского персонала, так и для пациентов. 

В месяце обычно 720 часов (30 дней). Рабочих у нас выходило 300 и больше. Работаешь каждый день плюс дежуришь. Кроме того, ты на подхвате, когда тебя вызывает кто-то из коллег. Помимо своих дежурств, могут позвать на помощь. Естественно, приходишь, потому что потом на помощь придется звать тебе. Иногда в месяц получалось 13–14 дежурств.

Я пыталась перераспределиться из Костюковичей, несколько раз ездила в Министерство здравоохранения. А там говорили: «Зато опыт какой получишь!». Министерство здравоохранения не видит проблемы в том, чтобы тренироваться на людях.

Полный текст интервью можно прочитать здесь:

Медицинские истории. Лидия Тарасенко: «Убивает то, что многие из наших проблем имеют понятное решение, но не решаются»