«На Березовку приезжали омоновцы, их дразнили специально». История брестчанина, осужденного по делу о чучелах ОМОНа

«Я понял песни Круга. После колонии я их не слушаю совсем, потому что там каждое слово слезами пропитано», — говорит Александр (имя изменено).

Его задержали и осудили по делу о развешивании чучел в Бресте — активист провел в заключении 2 года, 2 месяца и 4 дня. Александр вышел на свободу почти год назад и теперь живет в Польше, но по ночам ему еще снятся милиционеры. Он рассказал свою историю «Медиазоне».

Читайте также: «Берем воду, валидол»: В Бресте завершились прения по уголовному делу о чучелах, рельсах, разрисованном киоске

Дразнили ОМОН, вывесили чучела. Уголовное дело

«Что-то надо было делать. Были акции, ходили с флагами, много людей выходило. На наш район в Бресте — Березовку — приезжали омоновцы, их дразнили специально. Мы заранее делали фотографии с растяжками в разную погоду, а потом выкладывали. ОМОН приезжал, а там нет никого, мы в другой части района стоим», — вспоминает Александр.

Силовики пришли за ним в ноябре 2020 года. По словам брестчанина, задержание было «мягким» — люди в форме не были уверены, что взяли нужного человека.

До этого арестовали нескольких соратников активиста. Им вменили хулиганство — за развешивание чучел (в том числе в виде омоновца), забрасывание яйцами и камнями пункта милиции, ночной поджог покрышек на безлюдной улице, раскрашенный киоск «Табакерка». В деле был еще один эпизод — о замыкании железнодорожных рельсов металлической проволокой. Его поначалу предъявили Александру.

«У меня состава преступления не было, все мои активные действия в том, что предоставил автомобиль. Я даже за рулем не сидел. По материалам дела, я был там на расстоянии примерно двух километров», — рассказывает он.

За неделю до суда брестчанину добавили статью о хулиганстве. По его словам, основанием для этого стали показания обвиняемой, которая пошла на сделку со следствием.

«Пошел я на суд с двумя статьями, а две статьи — это уже что-то, уже маргинал, значит», — говорит Александр. Суд приговорил его к 2,5 годам колонии.

Плесень на одежде и крыса в унитазе. Условия в СИЗО

До колонии Александр сидел в двух следственных изоляторах — Брестском и Барановичском.

«В Барановичах большая тюрьма, она очень старая. Условия ужасные. Там крыса в унитазе жила — и не одна. Душно, плесень. До такой степени душно, что на вещах, которые висели на вешалке в камере, образовывалась плесень. Зимой там очень холодно», — вспоминает брестчанин.

В Брестском СИЗО всегда было тепло — заключенные, которых переводили в Брест из Барановичей, «были в шоке». Кормили там тоже лучше, чем в Барановичах, но ассортимент «отоварки» был скромнее, объясняет Александр.

Читайте также: До пяти лет колонии: В Бресте вынесли приговор по уголовному делу о чучелах, рельсах, разрисованном киоске

Запретные темы, надежда и «зиганутые менты». Новости в заключении

После СИЗО брестчанин оказался в Шкловской ИК-17. В отряд его распределили в начале июля 2021 года — чуть больше чем через месяц после смерти Витольда Ашурка. О трагедии Александр узнал от другого политического.

Смерть Витольда Ашурка — запретная в ИК-17 тема. «Если ты начинаешь интересоваться, сразу начинают интересоваться тобой», — добавляет Александр.

«Проще сказать, какие не запретные темы. Это, как говорят, «за жили-были». Зек не должен быть образованным в их понимании. И все делают для того, чтобы он не развивался», — считает брестчанин.

Еще одна тема из «запретного» списка — война. Несмотря на это, в колонии о ней говорили: «Колония четко поделилась. И я вам скажу, что у России не так много сторонников».

Заключенные смотрели РБК, пока его не запретили, и читали газету «Белорусы и рынок», пока ее можно было выписать. У осужденных была своя градация источников информации, а картину мира они собирали по кусочкам, обсуждая запрещенные темы в узком кругу.

«Потом нам повезло, у нас появился курд. Ему, по-моему, 25 лет дали по наркоманской статье, очень много вез. Он звонил родным в Турцию — судя по всему, нет цензора, который понимает турецкий, и он нам все рассказывал», — добавляет мужчина.

Новости в колонии дают надежду, а надежда помогает выжить, уверен брестчанин. В заключении сложно пережить даже несколько дней без новостей — сразу «апатия и депрессия». Он говорит, что «за Украину и войну не только политические переживают».

«Менты все-таки озверели после войны. Там есть такие ярые зиганутые. Один во всеуслышание кричал: «Я готов идти воевать, мне пофигу война!» Это было даже не в тему, просто понты какие-то», — вспоминает Александр.

Пойти на промзону и не вернуться. Взыскания и ограничения

Первые несколько месяцев заключения Александру и другим политическим разрешали ходить на стадион и площадку для воркаута, но позже запретили, опасаясь «бунта». За все время заключения в его отряде было до 90 человек, в том числе примерно 12 политических.

Осужденные с желтыми бирками (те, кто стоит на «экстремистском» профучете) часто получают взыскания по выдуманным (и одинаковым) причинам — за то, что не застегнули пуговицу, не поздоровались или разговаривали в строю. Оспорить рапорт нельзя, а наказание известно еще до заседания комиссии, которая его назначает.

Администрация колонии выписывала Александру выговоры и лишала кратких свиданий. После очередного лишения Александр стал «злостным нарушителем внутреннего распорядка», а за неделю до освобождения в него «целенаправленно стреляли», чтобы оправить в ШИЗО.

«Можно с утра проснуться, пойти на промзону и не вернуться. Со мной такого не было, слава Богу. Везло», — говорит Александр.

Читайте также: «Мама! Ты воспитала меня правильно!»: написал в последнем письме маме политзаключенный Витольд Ашурок

Гнилое дерево, станки разваливаются. Работа

В промзоне Александра определили на «ширпотребку» — участок по деревообработке, который производит двери. По словам брестчанина, с условиями труда ему повезло — можно было ничего не делать, если не было заказов.

Экс-политзаключенный отмечает, что на участке деревообработки много проблем — станки разваливаются, работают на них люди без достаточной квалификации, а продукции производят меньше, чем нужно:

«По факту нет досок, которых очень много на бумаге. Набирается много заказов, оплата берется. Надо уже выпускать продукцию, а дерево еще не приехало даже. За счет этого просрочки. Дерево приезжает гнилое, самый низкий сорт, а покупается как деловой лес».

Свидания и ночь. Что помогает держаться

Психологически Александру помогали редкие встречи с сестрой и сыном. Первое свидание в ИК-17 ему дали осенью 2021 года. Тогда действовали ограничения из-за ковида, после встречи заключенных отправляли на карантин в отдельное здание.

«Спать нельзя было, само собой, там везде камер натыкано. Можно было смотреть телек, играть в нарды. Долго сопротивлялся, полгода не хотел ни во что играть учиться, потому что считал, что это чисто зековское. На самом деле очень интересная игра», — признается мужчина.

Александр рассказывает, что восприятие заключения после первого свидания изменилось — все вокруг стало казаться пустяковым: «Мне почему-то такой смешной, мизерной показалась зона. Вот эти вот зеленые человечки какие-то такие ненастоящие».

«В колонии лучше сразу сойти с ума. Если ты сошел с ума — нормально отсидишь, если сопротивляешься — сойдешь с ума по-настоящему. На самом деле мне легко рассуждать, потому что у меня срок маленький. Каково тем, у кого большой срок, я не представляю», — считает он.

Ночь в колонии — это время, когда можно расслабиться, несмотря на то, что сотрудники колонии периодически включают свет, шумят и пересчитывают осужденных:

«У них еще может не сходиться, потому что они считать не умеют. Я не утрирую. Не было ни одной ночи, чтобы они нас с первого раза посчитали. Но все равно ты отдыхаешь».

Читайте также: «Калi людзi вадзiлi карагод, я стаяў у сярэдзiне са сцягамі»: Алег Кулеша, былы палітвязень з Пружан

«Колымские рассказы» и поздравления на Новый год. Письма и книги

Письма от незнакомых людей Александр получил лишь однажды — в декабре 2021 года. Тогда ему прислали сотни поздравлений с днем рождения и Новым годом, но потом «как отрезало». Но Александр не думал, что о нем забыли.

«Есть время, чтобы подумать о дурном, но оно быстро пролетает. Там есть вещи гораздо менее приятные. Когда письма не приходят, тебе просто не до этого», — говорит брестчанин.

В колонии Александр решил «принципиально» не читать книги — это просто «бзик», объясняет он. Прочел только «Колымские рассказы» Варлама Шаламова. В библиотеке видел номера «Народной воли» и «Нового часа» за 2020 год — «почитал, взгрустнул и положил на место».

Сумасшедшая поддержка и сны о милиции. После освобождения

Александр вышел на свободу зимой 2023 года. После освобождения он почувствовал «сумасшедшую» поддержку друзей, знакомых и соседей. «Все интересуются че как, как дела. Идешь по улице, останавливаются ребята, с которыми я давно не общался: «Садись, подвезу»», — рассказывает он.

Но некоторые знакомые при встрече опускали глаза. «Наверное, им стыдно было. А мне уже никому не стыдно в глаза смотреть», говорит Александр.

Около трех месяцев он провел в Беларуси — решал вопросы со здоровьем и лечил зубы, которые «посыпались» за время заключения. Бывший политзаключенный сделал польскую гуманитарную визу и собирался уехать, но оказалось, что ему ограничили выезд из страны. Выехать получилось через Россию.

Сейчас Александр живет с сыном во Вроцлаве и работает таксистом. До переезда сына активист жил у друзей, а потом снял жилье. Теперь он работает по 12 часов в день, чтобы оплатить аренду.

Брестчанин в безопасности, но воспоминания о заключении приходят к нему во снах.

«Этой ночью мне снились менты — вот это трындец. Они давно мне уже не снились. Снилось раньше, что опять посадили. Думаю: «Ну как так-то? Как опять ты попал?» Не было страха. А недавно был такой неприятный сон», — рассказывает он.

Читайте также: «Витебская область сделала из меня идола, Бабарико №2». Интервью с экс-политзаключенным брестчанином Дмитрием Абрамуком