Пинчанин о беларусах в Литве: «Чтобы объединиться, надо вначале разъединиться. Но мы, простые люди, не разъединялись»

Активист Александр Царук родом из Пинска. Почти полжизни прожил в Могилеве. Уже почти два года живет в Вильнюсе, куда уехал от карательной системы Беларуси после активного участия в протестах и серии арестов на сутки. Александр считает, что эмигрантам нужно создавать «землячества» и помогать в первую очередь своим. По его мнению, для полешуков и особенно уроженцев Брестчины характерно «не бросать своих», осторожно присматриваться к людям и строить крепкие взаимоотношения, а также ценить семью и родство. 

Читайте также: Андрэй Шарэнда: «Наколькі я ведаю, загады аб ціску на Паліну прыходзяць проста з Менску»

По профессии пинчанин — сантехник. С 2012 года состоял в Объединенной гражданской партии. В Вильнюсе волонтерит в фонде помощи беларусам в Литве Razam, поддерживает контакты со всевозможными общественными организациями и, как говорят про него знакомые, «знает всех».  

Александр рассказал «БГ» о том, как избавился от страха на митинге, почему сознательно решил пойти в лагерь для беженцев и почему не считает, что беларусам надо объединяться.  

О протестах

— Я осознал, что подавляющее большинство протестующих до конца не понимало, зачем они выходят. Кто-то выходил ради хайпа, например, студенты. Моя сестра — она аполитичная, даже больше «ябатька» — говорила: «Что это такое в городе: женщины нарядные, красивые, цветы — праздник какой-то?»

Мне жалко тех, которые верили системе. Большинство людей думало: мы ничего противозаконного не делаем, ну цветочек, ну шарик. Они не думали, что за это заберут. Второе: они не думали, что судебная система будет так нагло фальсифицировать дела. 

Я, в отличие от них, был готов. У меня первый политический суд был еще в 2017 году за марши нетунеядцев. Там я первый раз столкнулся с тем, что милиция врала. Когда омоновцы составляли протокол, а потом везли меня в ИВС, один тупо исполнял то, что ему говорят, а второй задумывался, и меня поразила фраза, которую он сказал: «Мне когда-нибудь будет стыдно за то, что я делаю». На суде они говорили то, что им сказали говорить.

В 2020-м я понимал, что меня заберут, что будет фальсификация, что я получу сутки. Для меня не было никаких шоков. А в камере со мной было 18 человек от только что поступившего студента до преподавателя ВУЗа, от рабочего, как я, до директора фирмы. И для людей был шок, удар. Для меня протесты запомнились этим: люди были не готовы. Поэтому они расстраивались, некоторые опустили руки.

Читайте также: Экс-политзаключенный брестчанин: «Многие из работников СИЗО нас поддерживают. Они не понимали, за что нас судят»

Проанализировав то, что случилось в 2020-м, — у меня претензии к нашей оппозиции. К Тихановской претензий нет. Это новые люди в политике. У меня претензии к старым. Я в ОГП с 2012 года. В чем заключается моя претензия, также и к себе: оппозиции нашей столько же лет, сколько и Лукашенко. И постоянно были призывы: люди, выходите, выходите, выходите. 

Наверное, наша оппозиция не верила в людей, что они выйдут. И когда люди вышли, они просто растерялись. У них не было плана на этот случай.

Я не знаю про Минск, про другие регионы, но в Могилеве тогда реально можно было захватить власть. Милиция была растеряна. Никакого сопротивления бы не было. В первый месяц можно было делать все, что хотели. Но плана не было. Хотя за столько времени можно было просчитать разные ситуации. 

Я думал, что наши региональные и республиканские лидеры знают, что мы делаем. Конечно, мне ничего не стоило сказать людям, после того как я постоянно ходил и люди смотрели на меня, — «Давайте разгоним шеренгу милиции». И люди послушались бы. Но даже я верил в то, что нам говорят: давайте мирно пойдем туда или туда. Если бы сказали «Давайте разгоним» — разогнали бы.  

На одном из митингов у меня появилась вера в себя. Мне было комфортно, легко ходит в общей массе людей (я не люблю слово толпа) и кричать: «Лукашенко в автозак», «Милиция с народом», «Жыве Беларусь». Были же региональные лидеры. Много людей выходило на трибуны, много шло впереди колонны. Прошло некоторое время, менты стали прижимать, и тут в одно из воскресений собрались, и тут я увидел, что лидеров, которые были все предыдущее время, нет. Люди стали меня спрашивать: а где тот, а где этот, мол, кто нас поведет? Я говорил: они работают, придут. Нет и нет. И тут я понял, что кроме меня, никто их не заменит. Я простой сантехник. И я первый раз крикнул: «Жыве Беларусь!» Я же заикаюсь, но я преодолел себя. И когда люди крикнули «Жыве вечна!», у меня случился перелом. Я сейчас не боюсь ничего.      

Об эмиграции и лагере для беженцев

— Меня задерживали постоянно. После того, как я почувствовал себя сильным, я понял, что не успокоюсь. В первую очередь я посовещался с родственниками. Я говорю: «Вы понимаете, что меня могут задержать? Не тяжело ли будет вам, если я уеду?» Они сказали: «Да, конечно, уезжай. Нам будет спокойнее и тебе». Второе — я встречался со своими единомышленниками и сказал им, что если меня задержат и начнут прессовать, пальцы зажимать и издеваться, — конечно, я не герой и гарантий я не могу дать, что ничего не расскажу. Это жизнь. Они тоже сказали: «Да, уезжай». Если бы было по-другому, я бы сомневался. 

Это было в начале декабря 2020 года, а в середине я уже попытался выехать. Была договоренность с литовской стороной, я был в списке людей, которым поставили визу прямо на границе. Но так как у меня еще было было семь суток недосиженных, меня задержали, и я досиживал в Ошмянах. Когда меня забрали, я успел сообщить «Белсату», где я, они опубликовали, и это повлияло на отношение ко мне в ИВС в лучшую сторону. Если раньше и туалетной бумаги не было, то потом сокамерники были в шоке, что здесь может быть и бумага, и мыло, и чистое белье. Тогда это еще работало. 

Читайте также: Брестчанка с сыном, у которого аутизм, больше года назад переехала в Польшу. Поговорили с ней о жизни в новой стране

Во второй раз я проехал.

Меня приняли в Вильнюсе в гостиницу, но виза у меня была краткосрочная на две недели. 

Я решил пойти в лагерь для беженцев, хоть меня и отговаривали. Я понимал, что это тяжело, но решил, что пройду и посмотрю, как простые люди могут переехать, и чтобы потом мне не говорили, что я был в каких-то лайтовых условиях.

Когда я был в лагере для беженцев, до меня доходили слухи, что в Могилеве говорят, что я живу в гостинице и у меня бабла немеряно. А я находился в лагере на 96 евро в месяц.

Мне дали статус беженца очень быстро, за 4,5 месяца. Я работал с миграционкой, помогал им в рассмотрении моего дела. Некоторые подались и сидят, мол, я герой, ищите мои доказательства. Никто искать не будет, им это не надо. Просишь ты — доказывай ты. 

Дальше прошел минимальные курсы литовского языка, нашел работу по специальности.

Здесь есть литовские фонды, которые работают с теми, кто получил статус беженца, и стараются не просто устроить тебя, а чтобы ты работал по специальности и приносил больше пользы Литве, Евросоюзу. У них интерес в том, чтобы бухгалтер не работала посудомойкой.  

Постоянно участвовал в жизни диаспоры. Даже был в Клайпеде, где диаспора есть уже очень давно.  

Я присутствую на занятиях литовского, который делает фонд Razam. Их проводит на волонтерских началах литовская художница. Я помогаю ей и совершенствую свои знания. 

В Вильнюсе можно просуществовать без литовского, но это существование. Если ты хочешь развиваться, не хочешь быть червяком, то тебе приходится шевелиться.

Я знаю многих у нас, кто в возрасте 40 лет пошел учиться в университет. Это нормальная практика, потому что люди хотят жить. А существование — это как люди в Беларуси на работу ходят на завод: отработал, пришел, стакан вина выпил, поел и спать. 

Проблема Беларуси, я считаю, в том, что люди не хотят добиваться чего-то. Например, дворник не хочет стать начальником ЖКХ. Токарь не хочет стать мастером цеха. Он считает: я не смогу. 

Когда наши политические эмигранты говорят: «Я хочу свободную Беларусь», у меня сразу же вопрос: «Зачем она лично тебе?» Когда меня спросят: «Что ты хочешь? Для чего тебе свобода?», я скажу, допустим: «Я хочу построить дом на Минском море», или «Я хочу построить коттедж у себя дома», или «Я хочу стать директором завода». Но при этой власти я не смогу. Для этого мне нужна демократия.

Читайте также: Алесь Лапко: «Расказваем палякам, што хочам таго ж, чаго іх бацькі і дзяды дабіваліся ў 80-я гады — свабоды»

О диаспоре и работе КГБ

— Я вижу много людей в Литве, которые, имея столько возможностей для беженцев в Литве, в том числе получать льготы, не знают о них. Они ткнулись туда-сюда, на них не обращают внимания. И человек просто опускает руки, идет работать на стройку, официантом или посудомойкой. Хотя есть и беларусы, которые хотят помочь. К нам приходят люди и спрашивают, где можно поволонтерить, но мы не можем их направить, потому что запросов нет. 

Мы как-то собрались с могилевскими и решили, что все усилия направим на могилевских. Пускай брестские, минские создают землячества. Пожалуйста, ребята, помогите своим. Не распыляйтесь. Узнайте, где ваши люди. Так легче и верифицировать человека.   

Я считаю, что идет работа КГБ по раздраю в диаспоре. Они не дураки. Я вижу по чатам, по общению, как постепенно меняется мнение у людей слабых, политически не подкованных. Некоторым, которые говорили полгода назад, что Россия — враг, уже «тут нужно подумать». Как этому противостоять? Только в личных беседах. 

Главное — с людьми разговаривать. На политике людей сейчас не соберешь. Сейчас нужна площадка и даже клуб, куда могли бы приходить все. А дальше — разбирайтесь по кучкам. Даже за игрой в шахматы можно прочувствовать человека.  

Сейчас есть претензии у наших лидеров: «Люди такие аморфные». Не люди должны идти к вам, а вы к людям.

Читайте также: «Мы говорим о пользе, потому что я не верю в лозунги». Цифровая Беларусь стартует совсем скоро: беседа с Павлом Либером

Когда я понял, что в спорте можно искать людей, которые стремятся к чему-то, мы сняли зал, подготовили все. Мне на старости лет нужно бегать в футбол? Мне нужно бегать в волейбол? Но я бегал. Я показывал пример. Или мы, три человека, сели, и одна девчонка сказала: «А как бы это нам организовать настолки?» Я из этих настолок только «Мафию» знаю. И то слышал. Я говорю: «Да ну, не покатит». «Ну давайте попробуем». И когда мы сели втроем, сыграли, сфотографировали, выкинули в чат — я увидел, что люди пришли. Я пришел и на вторую игру. А когда на третью пришло 8-10 человек, мне уже играть не надо. Так же и по футболу, волейболу. Когда пошло, я могу уже не играть. 

Что до распрей между «верхушками» — часто говорят: «Нам нужно объединиться». Ребята, чтобы объединиться, нужно вначале разъединиться. Но мы, простые люди, не разъединялись. Мы сидим в баре, кто-то пьет пиво, кто-то кофе, кто-то ругает того, кто-то этого — но мы разговариваем, у нас нет ни ругани, ни неприязни. Мы прекрасно собираемся на мероприятиях. У нас одна цель — свободная Беларусь. 

Я контактирую с офисом Тихановской, с фондом «Страна для жизни», с BYSOL, «Дапамогай», «Нашим домом». Для меня нет проблем.   

Я понимаю, что эта ругань идет от КГБ. И порой, когда читаю эти комментарии, некоторые чаты, зная этих людей, складывается чувство, что люди играют на руку режиму Лукашенко. Не говорю, что они завербованы. Может быть, из-за непонимания их действия можно перевернуть по-разному.