«Рассказал, как тебе плохо — теперь ее надо успокаивать». Как мужчины переживают репрессии и что мешает просить помощи

Оказавшись на свободе, на своей первой пресс-конференции Сергей Тихановский заплакал. Это взбудоражило чувства беларусов: дошло даже до споров, имел ли он право публично показывать свои чувства таким образом. И здесь психологи многое бы сказали о беларуском обществе. 

Во время первой волны насилия в 2020 году, хотя оно и затрагивало всех, казалось, что у карательных органов есть отдельная задача — унизить и растоптать достоинство как можно большего количества мужчин. Психологи тогда массово стали волонтерами, организовали сообщество, дежурили под Окрестина и на телефонах, проводили множество разовых кризисных консультаций. Среди этого движения была психологиня, гештальт-терапевтка Марина Качанович. С 2020 года она постоянно работает с пострадавшими от насилия в Беларуси. Такие люди попадают к ней через инициативы, организующие психологическую помощь, и через частную практику. Иногда — группами. 

Как переживают опыт репрессий беларуские мужчины? Что ломает их, а что помогает восстановиться? Насколько гендерные стереотипы мешают обращаться за помощью? Об этом разговариваем с Мариной Качанович. 

Почему мужчины идут к психологу после репрессий?

— Что побуждает мужчин, прошедших репрессии, обратиться к психологу? В каких ситуациях и в каком состоянии они обычно приходят?

— Я бы разделила тех, кто попадает к психологу, и мужчин, и женщин, на две категории.

Первая — те, кто обращался раньше или хотя бы думал об этом, или читал какие-то книжки, соприкасался с темой психологии, кому было понятно, куда идти с травматическим опытом.  

Вторая категория — женщины в ней тоже есть, но в основном это как раз таки мужчины — те, кто никогда не соприкасался ни с какой психологией и сами бы никогда не пришли на терапию. Это не приходило даже им в голову. Сейчас, после заключения, после эпизодов насилия, их приводит то, что они столкнулись с такой реакцией своей психики, какую они никогда не могли даже представить. Они не ожидали, что с ними может такое произойти. 

У них рушится представление о себе. Как правило, это связано с гендерными стереотипами. Они не могут с чем-то справиться, у них развивается расстройство адаптации — иногда это ПТСР (gосттравматическое стрессовое расстройство), иногда более легкие формы. Могут быть отдельные симптомы вроде бессонницы, вспыльчивости, агрессивности, флешбеков, которые не проходят долгое время. Это выбивается из их картины мира и как раз может привести к психологу. 

Приводит и то, что есть много поддержки для освобождающихся людей, разные программы реабилитации. Во все эти программы включена работа с психологом. Обычно это 10 сессий бесплатно. Они такие: «Ну, раз дают — схожу!». 

Часть людей не пришла бы, если бы эта помощь не была организована, если бы их не приглашали в группы, не раздавали методические материалы по работе с травмой. 

Конечно, в последние годы гораздо больше мужчин ходит на терапию, чем раньше, но все равно уровень психологической культуры беларусов в целом невысокий. Для многих это что-то на марсианском. А в тюрьму же попадали и они!

Читать также: Инкоммуникадо с внуками и статус «бабушки-зэчки»: как выглядит старость в тюрьме

Сложности с агрессией и эмоциями

— Вы упомянули агрессию. Насколько характерны для мужчин проблемы с ней — с проявлением, с задавливанием?

— Как формируется травма? Тебе пришлось много держать внутри, чтобы выжить, выдержать. Подавленные чувства, невозможность сохранить собственное достоинство, пытки, связанные с унижением… Поэтому частый симптом — человек становится вспыльчивым, агрессивным, ему сложнее себя контролировать. 

Есть проблема с тем, что люди, пережившие пытки, становятся более агрессивными, вспыльчивыми по отношению к своим близким. Здесь есть гендерная разница в том, что женщинам больше разрешено плакать, а для мужчин эта дверь часто закрыта вообще. Женщины могут переработать травму чуть-чуть легче благодаря тому, что у них есть разрешение на слабость, на слезы.

Мужчины сильно погружены в стереотип «Я сильный, я должен справиться, я не должен плакать, я должен выйти и сразу же всю семью потянуть».

Поэтому им вообще сложно переработать то, что с ними произошло, и агрессивность может становиться проблемой.

Они приходят к терапевту и сами об этом говорят: что могут покрикивать на детей, быть более резкими с супругой. В своей практике я не встречала того, кто бы сказал, что он бить жену начал. Но я уверена, что такие случаи есть. Мы знаем по тем же солдатам (у которых формируется травма по такому же механизму. — Ред.), что это не редкость. 

Как репрессии ломают мужскую психику

— Учитывая эти популярные стереотипы — какие моменты в заключении и репрессиях особенно ломают мужскую психику?

— У нашей «доблестной» милиции свой патриархальный подход. Помните, вначале (когда только начинались протесты в 2020 году. — Ред.) женщин вообще не трогали. Поэтому возникли женские марши и другие акции. 

Эта разница есть до сих пор. В колониях с женщинами обращаются чуть-чуть мягче. Нет — что там тоже пыточные условия и пыточное обращение, мы знаем точно. Есть примеры, когда женщин избивали до потери сознания. Но в целом к мужчинам более жесткое отношение: их дольше могут держать в ПКТ и ШИЗО, могут обращаться более сурово. 

Тут включается история про силу: «мальчики не плачут, ты должен выдерживать боль, ты не должен реагировать как тряпка». Поэтому когда психика выдает такие симптомы, как тревожность, слезы, панические атаки, некоторые мужчины это тоже переживают как унижение. Это добавляет им стыда (женщинам — в меньшей степени). Это и осложняет травму, и мешает реабилитации. То есть их психика реагирует нормальным образом на ненормальную ситуацию, но это не вписывается в их представления о себе, в их патриархальную идентичность. 

Это серьезный кризис. Многие, кто выходит из заключения, говорят: «Я думал, что я вот такой, а оказывается — нет, так какой же я тогда?» И нельзя сказать, что это хорошо, — но это шанс приблизиться к себе настоящему.

И это требует большей смелости, чем пытаться отстроить прежнюю идентичность, собрать обратно эту скорлупку, натянуть на себя и продолжать делать вид, что все как раньше. 

Для многих мужчин рассказать об этих чувствах — уже проявление «слабости». Сложно даже их назвать: «я боялся», «я чувствовал унижение», «я плакал», «я не могу спать, все время вспоминаю». Им, конечно, проще говорить про злость. Фантазии о мести будто помогают оставаться  на стороне силы. Соприкоснуться же со стороной слабости им может быть очень тяжело. 

В этом плане я была очень рада слезам Сергея Тихановского. Это может быть легализацией чувств для наших мужчин. Сергей — ролевая модель для многих беларусов, а значит им тоже можно чувствовать и проявлять подобное.

А иначе, не опустившись в боль, травму не изжить. И это барьер: люди не могут реабилитироваться, потому что не позволяют себе почувствовать то, что есть у них внутри. 

Еще одна тяжелая «мужская» фишка (хотя она встречается и у женщин) — потеря работы, статуса, стажа, навыков, необходимость начинать все сначала. Это тоже бьет по идентичности. Конечно, гендерные стереотипы здесь не помогают.

Читать также: Толерантные, но встревоженные: как беларусы отреагировали на новость о мигрантах

— Насколько удается мужчинам, прошедшим репрессии, это погружение в боль, называние эмоций своими имена и новое знакомство с собой? Насколько успешна ваша работа с ними?

— Если человек пришел — это уже большой кусок успеха. Я в целом довольна и радуюсь, когда они приходят и пробуют что-то с этим делать.

Мы начинаем работать на том уровне, который доступен человеку. Травма перерабатывается через чувства и через тело. Мы можем все понимать головой, но это не поможет нам исцелиться. Если человек уже начал об этом разговаривать — то мы найдем способ зацепить хотя бы кусочек проблемы.

Возможность хотя бы просто назвать вслух то, что внутри, рядом с человеком, который не обесценит, не осудит, и, что очень важно, на которого это не ложится грузом — очень большая поддержка. Близкие, семьи зависят от состояния человека, и мужчинам в семье не всегда удается рассказать о том, что они переживают. Их жены, мамы не выдерживают этого. Ты рассказал, как тебе плохо, и ей становится очень плохо, и уже ее надо успокаивать. 

А если приходишь в группу и видишь еще семь человек с таким же опытом, которые переживают похожие вещи — ты такой: «Вау, так со мной все нормально!».

Что помогает пережить травму

— Что помогает и что мешает мужчинам проживать травму и избавляться от нее?

— Помогает, когда человек готов принимать помощь и позволяет о себе позаботиться. Один из факторов, станет ли ситуация травмой, — это количество поддержки, которую человек может получить от окружения. Очень важно, что мы ждем наших политзаключенных. Это очень их трогает. Они же не знали, пока были там, что для них подготовлены программы реабилитации, что о них думали. Часто это трогает до слез. Когда ты позволяешь себе упасть в эти заботливые руки — это уже тебя исцеляет.

Чем выше у человека эмоциональный интеллект и психологическая культура, тем больше у него и инструментов самопомощи, и возможностей получить ее от близких, и от психолога. Мужчины чаще живут в рациональной сфере и могут вообще ничего не знать про свои чувства, тем более про то, что происходит в теле. А травма переживается телом. 

Часто большая часть работы — это вообще обучить человека, что у него есть чувства, есть тело, научить его с ними контактировать, чтобы через это делать работу дальше.

Помогает, когда они объединяются в группы и находят «сообщников». Не только в психологические группы — когда делают совместные проекты, бегают марафоны, организуют НКО, строят планы. «Мы пережили одинаковый опыт, мы друг друга поддерживаем и вместе двигаемся дальше». Когда человек остается один в изоляции — это самый худший сценарий. 

Не знаю, помогает это или мешает, но часто у мужчин есть фантазии о мести. Это, как я уже сказала, помогает удержать представление о себе как о сильном человеке плюс как-то разместить агрессию. Но я такие фантазии обычно не поддерживаю, потому что они не очень связаны с реальностью и не позволяют двигаться дальше. Но если человек об этом говорит, это признак, что у него много злости и нужно ее как-то разместить.

Часть работы с мужчинами часто — это обучение способам обращения со своей злостью так, чтобы она была реализована, но при этом никто не пострадал. Мы это делаем на всех группах и в работе практически со всеми мужчинами.

Читать также: Манипуляция и контроль: 13 признаков домашнего насилия, которые нельзя игнорировать

Как безопасно выражать злость

— Какие есть варианты реализации злости, чтобы это было безопасно для окружающих?

— Сначала надо исследовать, насколько ты со своей злостью знаком. Ты ее замечаешь уже на этапе ярости или когда раздражение еще очень маленькое? Если ты злость осознал, у тебя появляется выбор, как с ней обратиться. 

Методов много. Через разговор, если это возможно — рассказать психологу, кому-то близкому, прожить вместе эту злость. Через тело — пойти грушу побить, например. Есть много других телесных практик, существует письменные практики, выражение через голос. Есть много способов обратиться со злостью экологично, чтобы она и тебя не разъедала, и твои отношения не разрушила, и в тюрьму не привела. 

Отвечая на предыдущий вопрос: медикаменты могут помочь людям с депрессивной или сильной тревожной сипмтоматикой. Отправляем всегда на консультацию к психиатру посмотреть, не нужна ли медикаментозная поддержка. Людей со сформированным ПТСР тоже отправляем и тогда работаем вместе. 

Помогает, если человеку удается восстановить свою жизнь, если у него есть семья, его ждали, он смог найти работу.

Что мешает? Отсутствие всего, что я назвала. Гендерные стереотипы. Отсутствие поддержки. Отсутствие навыка обращаться за помощью. Мешает, если семья не принимает твои чувства, твой опыт, если ждут, что ты сразу встроишься и будешь таким, как был. А ты выходишь другим человеком. Тебе нужно себя узнать и построить отношения со своими близкими заново. Помогает, если близкие это понимают и тоже делают эту работу. 

Может мешать, если у человека в опыте уже есть травма: либо детская, либо в жизни что-то произошло, либо была депрессия или другие психические расстройства. В таком случае будет труднее переработать травму, потому что все, что нас не убивает, нас разрушает, а не делает сильнее. 

Почему важно обращаться за помощью

— Можете ли вы посоветовать мужчинам после опыта репрессий больше и чаще обращаться за помощью?

— Конечно! Обязательно! Для этого есть все инструменты. Можно отметить такой момент, что классические терапевтические методы вроде гештальт-, или когнитивной терапии, или психоанализа все проходят через разговор. Но не всегда человек хочет и может разговаривать про травматический опыт. Чего-то можно даже не помнить — психика так защищается. 

Например, через движения глаз — вообще без истории. И это классно работает. Разные  техники разрабатывались в Израиле, в Америке для работы с солдатами с ПТСР. 

Если вы не можете и не хотите рассказывать историю, но видите, что репрессии на вас повлияли, вы можете обратиться к специалисту, который работает с травмой через телесные практики, или к психиатру за медикаментозной поддержкой. 

— То есть психологи могут предложить такие варианты, о которых человек и не догадывался?

— Совершенно верно. 

Мешают обращаться за помощью и стереотипы о психологах: психологи нужны только больным, я должен справиться, психолог  тебе не поможет, потому что он там не сидел и тебя не поймет, он не может ничего нового сказать. Люди даже не представляют, что мы можем сказать, и обнаруживают удивительные вещи.