Реалии беларуской медицины: «Забираешь одноразовые инструменты, дома стерилизуешь и работаешь»

Известный врач-гинеколог и активист Станислав Соловей рассказал BGmedia о своем профессиональном пути в беларуской медицине. Публикуем фрагмент из его истории, в котором медик рассказывает о том, как беларуским врачам приходится самим добывать знания и инструменты для того, чтобы лечить, — часто вопреки системе. 

Полный текст можно прочитать здесь:

Медицинские истории. Станислав Соловей: «Наша система не удобна ни медикам, ни пациентам»

— Если говорить о хорошей клинике, о сформированной школе в какой-то области, то уход одного-двух сотрудников должен быть незаметен. Уход заведующего отделением в отпуск должен быть незаметен для отделения. Школа, команда не должна держаться на персоналиях.

А у нас очень многое держится на энтузиастах. Это происходит так: в свой отпуск, за свои деньги ты едешь, например, в Санкт-Петербург и две недели ходишь в оттовский институт (Научно-исследовательский институт акушерства, гинекологии и репродуктологии имени Д. О. Отта. — Ред.). Работаешь в отделении. Договариваешься с тамошними медсестрами, чтобы они не выбрасывали одноразовые инструменты, забираешь их с собой, дома стерилизуешь и ими работаешь. Классно.

Я их даже ремонтировал дома. Потому что они лучше, чем наши многоразовые. 

Одна моя коллега, которая занималась лучевой диагностикой, постоянно что-то читала, чтобы повышать уровень. Ее коллега сидит в ординаторской, играет в танчики и говорит: «Знаешь, а ты дура. Ты читаешь — я бездельничаю. А зарплата у нас одинаковая». 

Во время своей работы в Минске я знал в городе только одного хорошего врача МРТ (органов малого таза. — Ред.). Человек потратил четыре месяца своей жизни на курсы именно по малому тазу. Описывает (результаты МРТ. — Ред.) так подробно, четко, что даже приятно читать. Это было не просто сделать ради сделать — а там во время операции разберемся. Ты получал ответы на то, что тебе было нужно. 

Если бы я работал в частной клинике, я всех отправлял бы к ней. Это сказывалось бы на зарплате, и была бы мотивация для других врачей: «Я тоже так хочу». 

Энтузиазм хорошо срабатывает, когда ты окружен энтузиастами. Когда вас таких все отделение или отдел, человек 15, и все заряжены развиваться — это может работать долго. Когда ты один — нет. Поэтому энтузиазм со временем перерастает в энтузиазм к изучению иностранного языка и эмиграции. 

«Сами собирали лапароскопический тренажер»

Хирургия — вещь дорогая, она требует хороших расходников. Если их нет, это сильно ограничивает тебя в возможностях. Ножницы должны резать, а не рвать, иначе есть риск повредить органы, которые нельзя повреждать. Нужная для конкретной операции форма наконечника зажима может снизить вероятность осложнений. 

Хорошие инструменты в мире становятся одноразовыми. Беларусь их не закупает — для нас это дорого. Поэтому изворачиваешься как можешь.

На медицинских конгрессах есть живая хирургия. Три-четыре операционных зала, из которых ведется трансляция. Приглашенные гости там оперируют. Ты заранее приезжаешь в клинику, на базе которой будет проходить конгресс. Знакомишься с медсестрами, с заведующими, ходишь в операционную с ними. Это называется «стажировка на рабочем месте», и за нее ты платишь. Логика в том, чтобы и на конгресс приехать, и на рабочем месте поучится, при этом не тратясь на билеты лишний раз.

Потом ты просишь, чтобы инструменты, которые уже не нужны, отдали тебе. Забираешь и пользуешься. Работаешь, пока оно явно не израсходует свой ресурс. 

Есть сетчатые системы протезов: выкроенная сетка определенной формы, которую нужно устанавливать во время определенных операций. Поскольку выкроенная сетка стоит дорого, пациент покупает сетку чуть худшего качества (оптимальную для другой хирургии), и ты сам ее выкраиваешь. По времени это занимает лишних 15–20 минут. 

Если у врача нет какого-то инструмента, это проблема врача. Тебе нужно изворачиваться, чтобы у тебя было все необходимое для оказания качественной помощи пациенту. 

Мы сами собирали лапароскопический тренажер (тренажер для отработки практических навыков лапароскопической хирургии. — Ред.). 

Система не создает условия, которые подталкивают к развитию, — наоборот, тебе нужно преодолевать и прорываться. В США в некоторых клиниках, типа университетских, пятый рабочий день в неделю выделен на то, чтобы почитать литературу. А у нас зачастую диссертации пишутся на ходу во время дежурства. 

«Непривычной была включенность общества»

Во время ковида к медикам был подход «как-нибудь справитесь». Респиратор вначале выдавался один на неделю, если память мне не изменяет. Их на ночь заливали спиртом, септоцидами и оставляли сохнуть, чтобы выветрился запах. Маски меняли чаще. Костюмы носили, пока не истреплются в ноль.

При этом очень непривычной была включенность общества. Медики привыкли к принципу «всем на нас начхать, из г**на и палок что-нибудь придумаем». А тут возник контраст: государство, которое забило болт, — и небывалая общественная активность.

Даже ковидные выплаты (надбавки к зарплате как компенсация за необходимость работать в экстремальных условиях, выплачивались с апреля 2020 года. — Ред.) появились только тогда, когда люди уже и кормили, и поили тех, кто работает с ковидом, и предлагали, где пожить. 

Полный текст интервью со Станиславом Соловьем можно прочитать здесь:

Медицинские истории. Станислав Соловей: «Наша система не удобна ни медикам, ни пациентам»