«Ребята, очнитесь, вам промыли мозги». Интервью с известным в Барановичах врачом, которого вынудили уехать из Беларуси

Бывшего врача скорой помощи в Барановичах Александра Трофимова многие знают по искренним историям из собственной практики на своей странице в Instagram (а теперь уже и в своем телеграм-канале), где он описывает не только медицинские аспекты, но и свои моральные переживания.

Этот доктор из Барановичей был одним из немногих медиков, которые не побоялись обратиться к беларусам еще во время пандемии. После президентских выборов он встал на сторону народа, а потом тайно помогал семьям политзаключенных.

19 июля 2022 года Александра задержали на трое суток якобы за «распространение экстремистских материалов». Он «легко отделался», выйдя на свободу и продолжив работать. Мужчина на всякий случай сделал себе и своей семье гуманитарные визы, а в декабре 2022 года был вынужден уехать из Беларуси.

В интервью «Салідарнасці» Александр Трофимов рассказал о борьбе с коронавирусом, смертности от ковида, которую власти тщательно скрывали, президентских выборах 2020 года, протестах, помощи беларуским политзаключенным и семьям украинских беженцев, своем задержании, переезде и работе в Польше. Мы перепечатываем этот текст.

Читайте также: Беларуских врачей заменят китайскими? О каком сотрудничестве в медицинской сфере договорились Минск и Пекин

«По косвенным признакам масштабы смертности от ковида все-таки были видны»

— Наши власти, Минздрав, знали заранее, что к нам придет коронавирус, но не стали готовить даже элементарное, — говорит Александр о том, что заставило его, заместителя заведующего Станцией скорой медицинской помощи города Барановичи, обращаться к людям через соцсети.

Административную должность Александр совмещал с работой на вызовах.

— Это было связано с деньгами?

— Не в первую очередь. Мне нравилась работа врача скорой помощи.

— И в этом легко убедиться, прочитав те самые записки из вашей практики. А сколько в среднем получает врач на скорой?

— За полторы ставки можно получить больше полутора тысяч рублей. Как у руководителя, кстати, с премиями у меня выходило ненамного больше.

Во время пандемии все получали надбавки за работу в очаге, и тогда у наших врачей выходило до 3 000 рублей, у фельдшеров — до 2 000 рублей, если они работали в «грязной зоне» целую ставку.

— Беспомощность Минздрава во время первой волны коронавируса заставила вас не только не молчать, но и начать активную деятельность?

— На самом деле многие врачи, и с должностью, и обычные, проявляли инициативу, сами искали СИЗы. Да, не всякое начальство это одобряло, потому что не хотело привлекать к себе внимание. Но лично я понимал, что нашим сотрудникам придется первыми встречаться с потенциальными больными, и они должны быть защищены.

Естественно, мы, как и все тогда, не имели необходимого количества ни масок, ни респираторов, ни даже дезсредств. Для того чтобы получить все это официальным путем, нужно было писать запросы, все обосновывать, собирать кучу бумаг, отчетности.

Причем, кроме нас в городе были и другие учреждения, и распределяли на всех. Позже снабжение наладили, но самое страшное время было в начале.

У нас было совсем немного этих ПЧК (противочумных костюмов), их не хватало даже на одну смену фельдшеров и врачей, приходилось их обрабатывать, стерилизовать и по очереди передавать друг другу.

Но по правилам, костюмы должны быть одноразовыми. Поэтому я и пошел просить о помощи, договаривался с предпринимателями, с частными производствами. Многие откликнулись.

У нас есть известное Барановичское БПХО. У них тоже спрашивали, могут ли они отшивать комбинезоны. Там ответили, что как раз прорабатывают этот вопрос, скоро утвердят какой-то план, потом дождутся его согласования, в общем, частники оказались более мобильными: одни сразу начинали шить, кто-то давал деньги, и мы сами искали нужное, например, респираторы закупали в Литве.

— Знали ли вы настоящую статистику смертности?

— Людей умирало много, но нам тоже никто не давал реальные данные. При этом наш Минздрав поступил достаточно изобретательно: в посмертном эпикризе ковид указывали вторым диагнозом, а первым требовали писать любые хронические заболевания — ИБС, диабет, астму, онкологию и т.д.

Но родственники прекрасно понимали, от чего на самом деле умер человек, сами пациенты в больницах видели, как вокруг них ежедневно люди не выписываются, а умирают, причем не только в реанимации, но и в обычных палатах.

По косвенным признакам все-таки масштабы были видны. Допустим, каждый год обновляется статистика по количеству проживающих на участке людей. От этого зависит нагрузка врачей.

И буквально по всем участкам за год произошло колоссальное сокращение населения, допустим, проживало 7 тысяч человек, а на следующий год стало 6 500, или было 8 тысяч, а стало 7 200. Ничего подобного раньше не было.

Читайте также: ООН: В Беларуси смертность по итогам первого полугодия побила пятилетний рекорд

«Я понял, что абсолютное большинство коллег поддерживает протесты»

— Для многих отношение власти к людям во время ковида стало важным при определении позиции в 2020 году. А у вас?

— У меня отношение к действующей власти сформировалось еще в студенческие годы, я никогда не голосовал за Лукашенко и в 2020 ставил подписи за всех альтернативных кандидатов, но отдать голос хотел за Бабарико. Однако никакой активной общественной деятельностью я не занимался. Летом 2020 года был вообще в длительном отпуске после сложного периода.

Было очень тяжело и физически, и морально, потому что сначала мы отработали «первую волну», а потом я еще и переболел двусторонней ковидной пневмонией. Поэтому мы с семьей уехали из города и даже отключили телефоны.

На работу я вышел только 13 августа. А 9 числа мы всей семьей ходили на выборы и даже впервые ощутили какой-то праздник, так как это ожидание перемен в тот день прямо витало в воздухе.

Тогда к нашему участку шло очень много людей в белых майках, с белыми браслетами. После голосования мы пошли в кафе, и там тоже сидело много людей с белыми ленточками. Все были радостными, потому что видели, сколько у каждого единомышленников.

К нам приехали родственники, друзья, все с азартом обсуждали происходящее, а вечером, поскольку жили недалеко от центра города, услышали взрывы и поначалу даже подумали, что это фейерверк. Но очень быстро поняли, что ошиблись.

На следующий день наши сотрудники с ужасом рассказывали, как забирали с площади людей с пулевыми и осколочными ранениями. Жесткое противостояние в Барановичах продолжалось три вечера подряд.

Позже я, как заместитель заведующего, проверял карты вызовов, всего за первые дни было более 15 пациентов, которые получили такие ранения, отравление слезоточивым газом или были сильно избиты.

Когда сам вышел на работу, увидел, что коллеги растеряны и напуганы, они оказались в совершенно непредвиденных обстоятельствах. Раньше мы выезжали на разного рода ЧП, там, ДТП, пожары, бывало, даже минирование, но всегда рядом было либо ГАИ, либо сотрудники МЧС, и они нас выставляли в безопасной зоне, на границе очага.

В дни протестов медикам пришлось работать буквально под обстрелами, прямо возле них взрывались гранаты, некоторые надышались слезоточивым газом. Никаких средств защиты для работы в задымленных условиях им не выдавали.

— Какими были настроения ваших коллег?

— Вернувшись из отпуска, я начал с того, что решил поговорить с ними о происходящем. Дождался, пока уедет начальник, и собрал всех просто на кухне.

Сначала мы разобрали некоторые тактические моменты, как работать в зоне с подобными ЧП, где лучше ставить машину, какие средства защиты можно взять с собой и т.д. Приближались следующие выходные, и мы предполагали, что снова будут столкновения.

Потом мы просто говорили по душам. Я понял, что абсолютное большинство поддерживает протесты, собирается в цепи солидарности и на марш медиков, который был запланирован на один из дней.

Как представитель администрации, я не мог ни к чему призывать или агитировать, поэтому просто сказал, что это нормально, когда человек имеет свое мнение, свой выбор, но попросил быть осторожными, особенно в соцсетях. Почему-то уже тогда мне казалось, что это может быть небезопасно, что и произошло впоследствии. Еще извинился, что сам не смогу их поддержать.

Я решил не идти на открытую конфронтацию с руководством. За эти дни праздничное настроение сменилось растерянностью и неуверенностью, а мысли о переменах все больше перекрывал страх. Одного из наших сотрудников задержали, но не на митинге, а по дороге с дежурства домой. Его, правда, быстро отпустили.

Начальство приглашало меня на беседы, пытаясь узнать мое мнение. Я ничего не скрывал, честно говорил то, что думаю, но обещал не использовать должность для продвижения своей гражданской позиции.

Ко мне приезжал даже заммэра. Он тоже меня выслушал, не осудил, подчеркнул, что не имеет ко мне претензий по работе и попросил быть осторожным. И я действительно на работе занимался исключительно своими обязанностями, старался выполнять все хорошо и был уверен, что ко мне-то точно придраться невозможно.

Читайте также: «Дошло до того, что набирали травматологов по объявлению». Медик: обещанные проверки больниц призваны найти крайнего

«Вместо повестки пришли два сотрудника уголовного розыска и сказали: «Мы приехали за вами»

— Однако даже такая осмотрительность, как выяснилось, не спасает?

— В январе 2021 года я вернулся с курсов повышения квалификации и узнал, что меня убрали из резерва кадров на повышение в должности.

Мой контракт заместителя заведующего заканчивался в ноябре, и я понимал, что его не продлят. Начались «чистки инакомыслящих», никого не волновало ни твое прекрасное отношение с вышестоящим начальством, ни отзывы о тебе, как о хорошем специалисте.

В июне пришли и ко мне, прямо на работу в 9 утра. Честно говоря, думал, что вопрос касается какого-то выезда на скорой, что бывало после аварий или криминальных случаев. Но мне показали постановление на обыск дома, проверили телефон: Telegram, все чаты, фотогалерею, но ничего не нашли.

На следующий день был обыск уже дома, сказали, что ищут какую-то «экстремистскую» атрибутику. Снова ничего не нашли. Оказалось, дело завели из-за комментария в отношении сотрудника милиции в одном из городских чатов.

Я в том чате никогда не состоял и, понятное дело, никаких комментариев не писал. Видимо, они тогда поняли, что ко мне действительно это не пришьешь, и после обыска отстали.

— Некоторые считали подобное удачей и сразу уезжали из страны. А вы?

— Мне тоже советовали, но я по-прежнему был уверен, что мне ничего серьезного не угрожает. Более того, попробовал круто изменить свою жизнь, переучился на гастроэнтеролога. Стал обычным врачом в поликлинике и мне очень нравилась новая специализация.

Не ожидал, что она будет такой тяжелой, но в то же время объемной и интересной, то есть там можно было развиваться. И я уже напланировал себе пройти курсы узи-диагностики, затем эндоскопии. Работал, как всегда, с полной отдачей, и пациенты продолжали писать в мой адрес благодарности — и в нашу поликлинику, и в область, и в Минздрав.

Ни в какие дискуссии на работе по-прежнему не вступал, ни с кем не конфликтовал, но не выдержал, когда началась война, высказал в соцсети свое отношение на фоне двух сцягов — украинского и нашего бел-чырвона-белага. Однако само высказывание было совершенно простое, без каких-либо обвинений, поэтому я продолжал оставаться уверенным, что ничего противоправного не совершаю.

Меня не трогали до лета, а в июле позвонили и сказали, якобы мой телефон пробили в зоне совершения какого-то преступления, поэтому меня надо допросить. Я попросил прислать повестку.

Но на следующий день, 19 июля, вместо повестки пришли два сотрудника уголовного розыска, показали корочки и сказали: «Мы приехали за вами». Я тогда был дома в отпуске один с тремя малолетними детьми, жена — на работе.

Мне разрешили прийти после того, как она вернется. Решил как раз поехать на работу, а по дороге зайти в милицию, хотя подсознательно допускал, что может быть всякое и даже заранее обговорил с близкими «план В».

Так и случилось, меня задержали на трое суток. Пять часов меня допрашивали сотрудники брестского ГУБОПиК. Это была такая идеологическая беседа, мы даже спорили, я им открытым текстом говорил, что, ребята, очнитесь, вам промыли мозги. Рассказал о своей позиции, о том, что выборы были сфальсифицированы, что всех обманули, а теперь еще и ломают людям судьбы.

Они рисовали картины ужасного будущего на случай «если бы победила Тихановская», убеждали меня, что это я ничего не понимаю, даже мысли не допускали о том, что на должности президента может быть кто-то другой.

Потом спросили о моем отношении к СВО. Я сказал, что это никакое ни СВО, а самая настоящая война, и мы вообще не должны были туда лезть. Они начали высказывать свою пропагандистскую версию, на что я ответил, что со мной это не сработает, у меня много знакомых в Украине, и я знаю все из первых уст. К тому времени мы, кстати, уже приняли две семьи беженцев из Украины.

Читайте также: Полный контроль над ковидом и разговор о военных медиках. Обсуждение медицины у Лукашенко вышло за пределы медицины

«Для многих украинцев Беларусь — единственный возможный путь покинуть опасную зону»

— Силовики знали, что вы помогаете украинцам и беларуским политзаключенным?

— Думаю, что нет. Мы старались это не афишировать. Действительно своей компанией помогали семьям политзаключенных. Это были восемь многодетных немедийных семей. Для нас было важно оказать не разовую помощь, а именно взять шефство.

Что касается украинцев, то на самом деле в Беларуси много людей им помогают. Вначале мы собирали помощь и отправляли ее в санатории в Гомельской области, где их размещают. Потом ко мне обратились с просьбой приютить несколько человек на ночь, и в мае к нам приехала первая семья. Они были из Изюма, три месяца провели в оккупации.

Все эти люди ехали на Запад через Россию и Беларусь при помощи российских волонтеров. Для них это был единственный возможный путь покинуть опасную зону. К счастью, из тех, кто останавливался у нас, не было людей, потерявших близких. Они теряли дома, имущество, но все были живы.

Одна семья была из Станицы Луганской области, они жили там, всего в 15 км от Луганска, еще до сентября. Выехали, потому что не хотели, чтобы дети пошли в российскую школу. До этого все восемь лет с болью наблюдали за тем, что происходит в Луганске, как растет пропасть между уровнем жизни по разные линии фронта, в их городе, который в последнее время очень быстро развивался, и на оккупированной территории.

У главы семьи было свое дело, он разводил коз и варил прекрасные сыры, даже нам привез попробовать. А его жена работала врачом скорой помощи. Их старший сын служит в армии где-то в Житомирской области, туда они и направлялись.

Остальные семьи ехали кто в Германию, кто в Польшу. Еще буквально за два дня до нашего отъезда из Беларуси у нас были люди из Купянска, города, находящегося всего в 40 км от границы с РФ, поэтому его постоянно бомбили.

А там молодая семья, женщине нужно было рожать, а в Купянске уже не было медпомощи, и они выехали в Россию, а через три дня разбомбили их дом. В него прилетело сразу две ракеты, знакомые прислали им фотографии, на которых от дома не осталось ничего.

В России у этой пары родился ребенок, а через месяц они направились в Чехию и по дороге остановились у нас. Рассказывали, с каким пристрастием их досматривали на границе россияне, полностью разбирали вещи, машину, ФСБ задавали неприятные вопросы.

Была семья из Мариуполя с 8-месячным малышом. Они пережили в своем городе много ужасов, рассказывали и про огромное количество убитых, и о том, что там не работает ни одно предприятие, а недавно россияне начали местных жителей вербовать в свою армию.

Все украинцы понимали, что находятся в Беларуси, откуда на них летели ракеты и ехали танки, поэтому тема наших отношений всегда была первой. Однако среди тех, кто останавливался у нас, большинство следили за событиями в Беларуси с 2020 года и разделяли власть и народ. Остальным мы объясняли, что беларусы не поддерживают войну, даже военные. Я также рассказывал, как у нас страдают люди из-за своих убеждений.

Читайте также: Всего 0,24% беженцев из Украины прибыло в Беларусь. Это самый низкий показатель среди стран-соседок

«Мне хватило и трех суток полежать на железных нарах»

— У вас был дом, любимая работа и планы, но вы все равно решил уехать. Что стало последней каплей?

— После моего ареста мы сделали визы, но тогда еще думали, что на всякий случай. Все говорили, что я отделался легким испугом, отсидев всего трое суток. Статью мне придумали «за хранение и распространение экстремистских материалов». Но мне хватило и этих трех суток полежать на железных нарах со светом, который не выключали круглосуточно. Подыматься несколько раз ночью, чтобы назвать себя и статью.

Днем были постоянные обыски, хотя у нас не было вообще ничего — ни матрасов, ни постелей, ни передач. Но главное, что люди там находятся в состоянии постоянного унижения. Единственное, что в этом ИВС в Барановичах в четырехместной камере нас было всего трое.

После возвращения был уверен, что на работе будет скандал, но никто из начальства никаких вопросов не задавал, как будто я вернулся с дачи. Видимо, все списали на отпуск. Но потом понял, что в покое меня не оставят, и мы все-таки решили ехать. Чтобы собрать какие-то деньги на дорогу, стал распродавать вещи.

— Что было самым тяжелым во время подготовки к отъезду?

— Купить билеты в один конец. Мы понимали, что по гуманитарным визам сможем только выехать, обратно не вернемся. Ехали буквально в никуда, нас никто нигде не ждал, не было работы.

Если до этого я практически не боялся, то перед отъездом и когда пересекали границу было страшно, думал, что могут задержать. Поэтому до последнего момента все держали в тайне, об отъезде не говорили никому. Я даже не увольнялся, взял отпуск за свой счет, уехал, и уже почтой выслал заявление.

— Сколько в вашем городе было гастроэнтерологов?

— В нашей поликлинике я был один, и ко мне приходили пациенты со всего города, района, из других районов Брестской области и даже ехали из соседней Минской.

У нас в поликлинике вообще не было этого специалиста лет семь, а я успел поработать с середины мая до декабря. Теперь остались врачи только в стационаре. Какое-то время я еще консультировал своих пациентов онлайн.

Читайте также: Катастрофа, так оценил ситуацию в беларуской ортопедии врач Сергей Кисель, приговоренный к четырем годам и штрафу

«Нет бумажной писанины и в реанимации вместе с пациентами находятся родственники»

— Как вы устроились на новом месте?

— Мы переехали в Польшу, сейчас я работаю ассистентом врача. Это формальная должность, на которую меня взяли, пока я не сдам нострификацию, не подтвержу диплом. Экзамены будут в мае-июне.

— Какая разница бросается в глаза между медициной в Беларуси и Польше?

— Я могу говорить о службе экстренной помощи, и она здесь оказывается на высшем уровне. У них есть ресурсы и возможности делать все очень быстро и качественно, например, брать те же анализы, всевозможные, какие только можно придумать при разных патологиях. Я подрабатывал в приемном отделении в Беларуси, там тоже вроде бы старались, но до этой скорости им далеко, конечно.

Был сильно удивлен, когда увидел, сколько всего делают здесь буквально за первые минуты. Никогда не видел, как одним пациентом занимаются сразу пять-шесть человек, они просто налетают на него, как пчелы.

Здесь нет вообще бумажной писанины, все данные вносятся в компьютер, и где бы ни был лечащий врач, у себя, в приемном отделении или где-то еще, он всегда может зайти в базу и увидеть состояние своего пациента.

А у нас врачи просто тонут в бумажках и историях болезни. Сам подход отличается кардинально. Например, сегодня у нас в реанимационном блоке одновременно было много тяжелых пациентов, поэтому все свободные фельдшера из других отделений прибежали помочь. И мы всех пациентов успели посмотреть, все определили, то есть никаких проволочек не было.

Еще с пациентами в реанимации могут находиться родственники, неважно, дочка с мамой или мама с сыном. Они могут сидеть рядом, держать за руку сколько захотят, без пропусков и разрешений.

Да, представьте, люди заходят в реанимационный блок, где оказывается экстренная помощь, прямо с улицы, в верхней одежде, без всяких халатов и бахил, и никто им слова не скажет, нет такого, что кого-то могут не пустить, закрыть дверь. Здесь такой подход.

— А можно ли прожить на зарплату ассистента?

— Вполне. Плюс, как все приезжие, мы получаем небольшое пособие на детей. Жилье с коммунальными услугами нам обходится в 800 долларов, на оставшиеся деньги мы можем питаться гораздо лучше, чем в Беларуси. Более того, потихоньку отдаем то, что одалживали перед отъездом.

— Как думаете, многие ли наши медики, кто попробовал работать в Польше и других странах, захотят вернуться?

— По поводу себя скажу, что, если получится подтвердить диплом и начать работать здесь уже врачом, вернуться будет сложно. Здесь у врачей совершенно другой уровень жизни. К сожалению, чем дольше я нахожусь в Европе, тем больше понимаю, что большинство уехавших не вернутся.

Читайте также: Более полумиллиона виз выдала Польша беларусам за два года, из них рабочих – более 100 тысяч