«Трава за лето становится желтой, как в украинской степи». Рассказ сельчанина об осушении болот и переменах в природе

В 2020 году журналист «Ганцавіцкага часа» Александр Позняк сделал в Ганцевичском районе фотографии, которые выглядят как кадры из Сахары: песчаные волны, висящая в воздухе пыль… Таких мест теперь в Беларуси немало. 

Читайте также: Журналист «Ганцавіцкага часа» в Нью-Йорке: «Здесь, в Америке, нельзя опускать руки, и я не собираюсь»

Процесс опустынивания земель, как правило, связывают с двумя вещами: глобальным потеплением и последствиями мелиорации. BG.Media удалось поговорить с уроженцем одной из деревень Ганцевичского района о том, как в его местности в 60-е годы проходило осушение болот. Наш собеседник на данный момент на пенсии, в молодости работал на сельхозтехнике, а впоследствии, приезжая в родную деревню, имел возможность наблюдать климатические изменения.

В рассказе прозвучало кое-что неожиданное. Обычно за мелиорацию обвиняют советскую власть, а здесь мы услышали, что как раз тогда все было сделано очень продуманно. Собственно высыхание болот произошло в 90-е, когда на поддержку водного баланса «забили». Публикуем этот рассказ. 

«Село ожило, люди перестали уезжать» 

— Нас захватила первая волна мелиорации, которая шла с начала 60-х годов.  

В районе создавался целый комплекс оросительных систем. Благодаря этому село электрифицировали, подвели радио. Под эту кампанию начали принудительно выселять хутора. У нас где-то третья или четвертая часть населения жила на хуторах. Туда не проводили свет, там создавались разные проблемы, а чтобы люди строились в основной застройке села, давали льготный лес.

Под это дело построили кирпичный магазин, клуб, приемный пункт, ФАП, достроили школу, которая была очень маленькой, кино начали привозить. Рассчитывали, что село будет увеличиваться и богатеть. Замахивались на перспективу, и люди отозвались, откликнулись. На фоне послевоенной бедности, когда были трудодни, когда денег не видели, — а тут работа есть, платят деньги, дают паспорта — люди почувствовали себя людьми.

Сначала бульдозерами расчистили плацдарм, потом начали создавать систему каналов. К нам привезли десятка два-три вагончиков, и за селом был целый рабочий городок — «смусовцы» (СМУ — строительно-монтажное управление. — Ред.).

Строили центральные каналы, к ним подводили коллекторные, а к ним — систему дренажа: мелкие трубы сходились в более крупные. Моя сестра работала на укладке дренажных труб. Там неплохо платили.

Людей было много, техники много, село ожило. Появились молодые работники. Предоставили очень много работы. Люди перестали уезжать, разве что в институты. Многие приезжие женились на местных. Осенью была свадьба на свадьбе, по несколько свадеб могло быть в один день. 

Читайте также: Нуждающихся в жилье брестчан завлекают в Жабинку льготным кредитом и экологической чистотой

Сельское хозяйство переходило на какую-то промышленную основу. В 1971-1972 годах мы уже работали на «картах» — это квадраты между четырьмя каналами. Для въезда техники на «карту» были сделаны бетонные мостики, вдоль центральных канав — довольно хорошие гравийные дороги. Сейчас они, конечно, уже убитые.

Основной комплекс работ, после которых можно было засевать осушенные поля, сделали к 1970 году. Но работа продолжалась где-то до 1978 года. В последние годы городок уехал, и люди, которые здесь работали, — их уже было не так много — жили на квартирах. 

Организация, которая над этим работала, из Пинска. Она обслуживала и Лунинецкий, и Столинский, и Пинский, и, возможно, Ивацевичский район. 

«Все было идеально рассчитано. Если надо, воду закачивали из Припяти» 

Люди, которые работали в колхозе на руководящих должностях, говорили, что помимо всего прочего в колхоз вливались большие деньги. Заводился новый породистый скот, строилось несколько новых сараев, силосные ямы — с расчетом на то, что будут большие поля, кормовая и зерновая база. 

Также эти люди говорили, что очень хорошо была продумана система гидротехники. Регулировка воды идеальная: когда много, ее сливали через систему шлюзов. Каналы хорошо обслуживались до развала Советского Союза. Берега по контуру укреплялись снопами лозы — фашиной, которая постоянно подправлялась, чтобы все работало исправно. Торцы канав обкашивались. 

У меня есть знакомый, который работал инженером на этих системах, лет на 10 старше. Он рассказывал, как все было идеально рассчитано, как работала система регулировки воды. Если надо, из Цны, из Припяти сюда воду закачивали. А водный режим поддерживал уровень грунтовых вод во всей местности.  

Когда пришел к власти Лукашенко, фактически колхозы остались один на один, без планирования, без фиксированной финансовой политики. Организации распались, контролировать было некому. Началась свистопляска с формой собственности, колхозы стали переводить на государственную основу. Поэтому к 2000 году система ирригации перестала работать. Все проржавело, все разграбили, растащили. Канавы начали зарастать, вода — застаиваться. Рыба, которой раньше питалось село, погибала. Вдобавок стали применять авиатехнику для распыления гербицидов. 

Читайте также: «Чтобы люди видели». Почему беларусы несут искусственные цветы на кладбище и чем их можно заменить

Была и вторая волна мелиорации, но уже с базой не в нашем селе. Это делалось позже, в конце 70-х — 80-х, и там было очень много нарушений по сравнению с тем, как делалось в первый раз. Ускоряли, пренебрегали правилами — нужно было экономить, давать сроки. Большого интереса у людей это уже не вызывало, скорее сожаление. Чувствовалось, что толку с этого не будет. 

«Раньше у людей никогда не было проблемы, чтобы в колодце не хватало воды» 

Изначально у нас было не столько осушение болот, сколько регулируемая водная система. Но после того, как разрушились гидротехнические сооружения, болото просто высохло. Чтобы поддерживать торфяные земли, нужна хорошая ирригационная техника и удобрения. Одних удобрений мало. Торф — как мочалка. Если влага уходит, из него все выдувается. 

Стала резко падать урожайность. Стало нерентабельно сеять некоторые культуры. Начали сеять траву на сено. Потом, когда поля заросли кустами и березником, стало невозможным и это. Сейчас эти земли практически выпали из оборота. Оставшимися усилиями поддерживается какая-то часть, но очень незначительная. На ней пасут коров. 

В чем у нас проблема с экологией: во время моего детства село было очень динамичное, было много скота, который пасли в лесах, особенно лиственных, где много трав. Эти коровы ходили и съедали все лишнее, даже маленькие березки — все пища. А заодно удобряли землю. Поэтому леса были чистые, очень много было грибов.  

А когда стала уезжать молодежь — оставались только неактивные и бесперспективные, а старые люди умирали — скота становилось все меньше и меньше. Сейчас уже практически нет, а если есть, то пасти его никто не гонит.

Вдобавок от того, что стало меньше влаги, лес изменил свою структуру. Появилось много олешника, лиственных, которые кустятся. Появились растения, которых раньше не было, и которые буквально заглушают все остальное: канадский золотарник, какой-то иностранный хвощ и еще несколько. Появилась какая-то высокая саблеподобная трава, которой никогда раньше не было. Среди нее не растет ни черника, ни грибы.

Колодцев было много, вода была хорошая, чистая, родниковая. Раньше у нас всегда была проблема — слить, отвести воду, она всегда была лишней. Воду не искали. 

Из-за того, что стало мало воды, из-за засух стали очень крохкими стволы деревьев, ломаются. Этой зимой был период с большим количеством снега, который налипал, потом замерзал, потом ветер, — порой кажется, что половина верхушек у сосен сломана. Пройти невозможно. И никому это не надо, никто не убирает. Удручающий вид. 

Много сосен на песчаниках просто стоят засохшие. Фруктовые деревья сами сеются и засыхают. Трава за лето выгорает, становится полностью желтой, как в украинской степи. Раньше такого понятия не было, чтобы трава была желтой. Но раньше трава постоянно съедалась или скашивалась, и вырастала новая.

Общие грунтовые воды ушли. Раньше у людей никогда не было проблемы, чтобы в колодце не хватало воды. У нас практически ничего не поливали, только весной, пока маленькое. Ходить с лейкой и поливать каждый день — никто такого знать не знал. У нас, наверное, и лейки не было.  

Летом дождя не приходилось ждать. Люди боялись, что опять зальет, и надо будет сливать воду, отводить с огорода. Только дождь, как мужики мешки на голову и бегут с лопатами, там нивку спасать, тут нивку спасать… Грозы были постоянно и регулярно. Било по деревьям, по хатам, периодически горели хаты. Горели высокие груши. За последнее время я не помню, чтобы молния куда-то попадала. Грозы вялотекущие, где-то громыхает, но чтобы молния ударила, бывает очень редко.  

Такие люди, как я, в каком-то смысле ностальгируют по тому времени, но не из-за любви к советской власти. У нее проблем было выше крыши, но по сравнению с нынешней властью даже та была лучше. Эта власть совсем не думает на перспективу, живет одним днем. Ее политика — опустошение земли. Пожилым людям теперь неприятно ходить в лес за грибами, за черникой, потому что все запущено, поломано, и на это тяжело смотреть.