«Мужество обреченных. Тайна. Что там все-таки произошло на самом деле?», – историк об обороне Брестской крепости

Интерес к обороне Брестской крепости, имеющей для нашего города непреходящую актуальность, был сильно подогрет в конце прошлого года в ходе встречи городской общественности с немецким историком Кристианом Ганцером. Поднятые на ней вопросы вызвали горячие споры в среде небезучастных к истории горожан. Мы решили подключить к диалогу авторитетного исследователя истории боев за крепость Ростислава Алиева и узнать его мнение по ряду дискуссионных вопросов.

— Ростислав Владимирович, что побудило вас заняться исследованием такой непростой проблемы, как бои за Брестскую крепость в 1941 году? Вы и Кристиан Ганцер работаете на одном исследовательском поле, но ваши научные цели разнятся. Какова ваша?

— Мужество обреченных. Трагедия верности. Меня всегда интересовали именно эти явления. Что заставляет сражаться, когда нет надежды? Смог бы я так же? Второе – тайна. Я почувствовал ее сразу же, когда сравнил первые немецкие свидетельства об обороне с советскими: разница бросалась в глаза. Что там все-таки произошло на самом деле? Третье: ведь не что иное, как начало войны, подчеркивает ее трагичность – эти первые дни стали во многом символом ужасов войны, символом перелома жизни.

И если Ганцер исследует традицию памяти, так называемый нарратив (процесс создания, отображения, изложения) картины событий, то моей целью было создание наиболее полной и объективной картины боя за Брест в 1941 году. Мне изначально казалось странным (это в первую очередь касается советских работ и так называемого канона): как можно создавать гору публицистики, художественно-агитационных материалов и тому подобного, не зная толком общей картины событий? Некоторые факты игнорировались десятилетиями. Во многом это объяснялось тем, что они опровергали уже сложившуюся (отраженную в учебниках) картину событий и предъявляли миру новых героев. А места героев уже были заняты. Но правдивая история – это научная картина событий, которая зачастую опровергает многие аксиомы и склоняет к более сложным объяснениям.

— Вы, насколько мне известно, основывались на документах из немецких архивов, которые впервые ввели в научный оборот. Действительно ли немецкие документы оказались для вас доступнее, чем материалы, хранящиеся в фондах мемориального комплекса «Брестская крепость-герой»?

— Именно так и получается. Можно сказать, что с немецкой стороны основной массив источников уже отработан. Что касается советской, то, думаю, освоено не более 30-40 процентов информации, сконцентрированной в фондах музея. И это понятно – если немецкая сторона долгое время работала над тем, чтобы сделать доступ к архивам как можно более удобным, мемориальный комплекс переживал в это время обратный процесс. То, что происходит с доступом к документам фондов музея, – это уже даже не драма (а была именно драма – ведь и ветераны, и их потомки, так и не получив правдивую картину, уходили в мир иной), а какой-то скверный анекдот.

Читайте также: Григорий Бысюк: «Тайны у Брестской крепости наверняка еще есть»

— Во второй половине июня 1941 года в крепости оставалось около 10 тысяч военнослужащих из числа расквартированных подразделений. Как можно объяснить причины невывода оттуда столь огромной массы людей, оказавшихся, по сути, в ловушке?

— Вывод войск из крепости не произведен по той же причине, по которой не были заняты оборонительные позиции вдоль границы в полосе Западного особого военного округа (ЗапОВО) – не было соответствующего приказа. Почему приказа не поступило? Об этом и сейчас спорят. Я не большой специалист в столь глобальных вопросах, но считаю, что вывод войск из крепости и занятие ими оборонительного рубежа могли производиться только после того, как будет развернут второй эшелон ЗапОВО. На момент начала войны второй эшелон лишь разворачивался.

Что произошло бы, если бы войска первого эшелона вышли к госгранице в последние предвоенные дни? Немецкая армия вряд ли стала бы дожидаться их развертывания и ударила бы первой. В этом случае и первый, и второй эшелоны были бы уничтожены на этапе развертывания. Надо было использовать любой шанс выиграть время: если бы второй эшелон развернулся, это было бы уже что-то.

Судьба Брестской группировки – да, это судьба пешки, которой пожертвовали, надеясь выиграть партию. Да, главное было – не спровоцировать (о плотности немецкого наблюдения, отслеживающего малейшие движения войск, подробно рассказывается в моих работах). Но проблема, конечно же, чуть сложнее. Предлагаю ознакомиться с судьбой развернутых частей Прибалтийского особого военного округа или задуматься о том, куда и в какие сроки можно было перенести огромные складские запасы из Бреста. Думаю, что «чистого выхода» из этой ситуации не было, командование искало путь наименьшего ущерба.

— Сколько все-таки времени длилась оборона: восемь дней, завершившись подавлением последнего очага организованного сопротивления в Восточном форте, или, как принято было долгое время считать, больше месяца, когда был пленен последний одиночный защитник?

— Я бы датировал окончание обороны Крепости утром 30 июня, когда был обыскан Восточный форт. Собственно говоря, ведь в это время немецкие солдаты вошли на территорию последнего очага обороны. Остальное – вопрос эквилибристики терминами и верой. Сначала говорили о месячной обороне, потом оборону разделили на этапы: организованный (до 29 июня) и этап одиночек – июль-август. Отмечу, что в мою сферу интересов входит вооруженное сопротивление советских военнослужащих на территории крепости и Бреста, находившихся там к моменту начала войны. Факты вооруженного сопротивления фиксируются до середины августа. Это можно назвать Обороной (именно так, с большой буквы) – как факты, подтверждающие ее основное содержание (упорство и мужество), с военно-исторической точки зрения – вряд ли. Иначе как можно оценивать вооруженное сопротивление японских солдат на островах Юго-Восточной Азии, продолжавшееся долгие годы после окончания Второй мировой войны?

Читайте также: «Кто же стрелки подкрутил?» Мог ли будильник зафиксировать точное время начала войны?

— Благодаря большому количеству новых документов вы смогли значительно дополнить и откорректировать картину событий. Однако и вопросов еще остается немало, порой рушится даже то, что казалось изученным и достоверным. Какие аспекты истории боев за крепость еще продолжают оставаться белыми пятнами?

Это история боев на отдельных участках крепости (прежде всего Западного и Южного островов). Вопросы организации боя: чьей заслугой были наиболее результативные и наиболее известные столкновения? Какие были планы на тот или иной период времени? Скажем, почему ни Фомин, ни Зубачев не пошли в прорыв в ночь на 24 июня, ставший крупнейшим организованным боевым действием. Или ходили, но мы об этом не знаем? Подчеркиваю, белым пятном может оказаться даже то, что мы считаем давно установленным фактом. Интересно и то, как были разгромлены немецкие штурмовые группы утром 22 июня. Ведь именно с этого события началась история Обороны, какой мы ее знаем. Чьи конкретно решения привели к этому? Или, например, на фото 1941 года мы видим несколько советских танков, подбитых на так называемой дороге Север-Юг (от Трехарочных к Северным воротам) – что это за танки? Кто вел их в бой? Какова была их цель?

— Источники свидетельствуют о том, что большая часть гарнизона крепости (около 75%), в том числе и командиры, сдалась в плен в первые дни войны. И если мы хотим иметь правдивую историю (а только такая нам и нужна, чтобы нация могла нормально развиваться), то должны эту правду признать. Тем более, что она позволяет понять истинную цену подвига тех, кто предпочел бороться до конца в безнадежной ситуации. Но как вы объясняете столь массовую сдачу в плен?

Причины массовой сдачи в плен – это тема для хорошей монографии. Тем более что вообще лето 1941 года – это во многом и история массового пленения советских бойцов. Я могу только обозначить некоторые факторы, касающиеся именно солдат крепости. Дело в том, что предвоенные планы предусматривали выход из крепости на оборонительный рубеж (по боевой тревоге). Такой выход неоднократно отрабатывали. Поэтому значительной части бойцов (и возможно, наиболее организованной ее части) удалось покинуть крепость в первые же часы. Ушла значительная часть командиров, политработников, младшего начсостава. Они видели свой долг в том, чтобы как можно скорее выйти из крепости, из ловушки, достичь своих частей, которые (как они верили) ведут бои где-то на востоке. Это сказалось на боевом духе оставшихся, затруднило организацию боевых действий. Оставшиеся (многие из которых не знали русского языка) почувствовали себя брошенными: нет ни командира взвода (не смог пробиться в расположение), ни командира отделения (ушел утром 22 июня), нет ни еды, ни боеприпасов, а самое главное – ни задач, ни целей.

Второе: в ночь на 23 июня был предпринят прорыв из крепости. В него пошли наиболее активные из сложившихся к тому времени боевых групп (правда, это касалось, в основном, Северного острова). И это были только наиболее крупные попытки покинуть крепость. Была и масса мелких. То есть раз за разом крепость оставляли наиболее активные защитники, понимавшие, что оставаться здесь – это оставаться в ловушке. И поэтому после ухода наиболее активной части вечером 23 июня началась сдача гарнизона.

Одновременно на нескольких участках происходила концентрация тех, кто надеялся продолжить сопротивление. И те, кто концентрировался, тоже покидали, в свою очередь, группы, принявшие решение о сдаче 24 июня. Сдававшиеся позднее – это те, к кому можно применить слова «исчерпав возможности сопротивления». И Дом офицеров, и Восточный форт сдались именно после использования немцами на этом участке сверхзарядов. В общем, применимо к крепости – в плену оказались те, кто остался вне «организованного боевого действия» (22-24 июня) или испытал на себе применение «сверхсредств» (25-29 июня).

Дискуссия о пленных, их наличие, количество и обстоятельства пленения – это дискурс, скорее, 1980-х годов: именно тогда впервые было обнародовано количество пленных в крупнейших котлах 1941 г. И к 1997 г., когда было обнародовано количество пленных в крепости, дискурс, казалось, исчерпал себя. И поэтому меня крайне удивила острая реакция на это сейчас. К тому же я не разделяю мнения, что нарратив, воспевавший Оборону, прятал проблему военнопленных. Как раз наоборот, он способствовал признанию тех, кто долгие десятилетия заполнял соответствующий унизительный пункт в анкетах. Иначе говоря, служил делу реабилитации бывших военнопленных. К пленным относились настороженно не только госучреждения, но и вчерашние фронтовики, небезосновательно считавшие, что в ряде случаев в плен сдавались, отнюдь не «исчерпав возможности сопротивления». Поэтому необходимо было создать эпос, сделав его героями тех, кто прошел через плен. И такой эпос (серия эпосов) и были созданы. Это способствовало тому, что к бывшим пленным стали относиться иначе. Это стало своего рода актом гуманизма, «гражданского примирения» со стороны советской системы, непривычным для того времени.

Проблема плена – это нормальная историческая проблема. Ненормальность ей придает то обстоятельство, что история по сей день является частью государственной идеологии. А идеология, как мы понимаем, это своего рода «стоп-зона», то, что не пересматривается из-за каких-то там «фактиков» или даже целых диссертаций.

— Несмотря на внезапность нападения и утрату управления войсками красноармейцы, не вышедшие из крепости и не сдавшиеся в плен, продемонстрировали чудеса самоорганизации и оказали противнику отчаянное сопротивление. Причем на его масштабности настаивал сам противник. Об этом свидетельствуют документы – как те, что были введены в научный оборот вами, так и те, что были опубликованы в книге «Брест. Лето 1941. Документы. Материалы. Фотографии», составленной под руководством К. Ганцера. План захвата крепости в считаные часы провалился. В чем же просчитались гитлеровцы при планировании и осуществлении операции?

Основной просчет – в силе гарнизона. Предполагаю, что немцы не рассчитывали встретить в крепости 10-тысячную группировку советских войск. Кроме того, у них были завышенные ожидания от артудара, прежде всего реактивных установок и мортир «Карл». Они рассчитывали, что с объявлением боевой тревоги советские войска либо выйдут из крепости, либо начнут выдвижение (погрузку складов и так далее). О том, что советские войска будут спать до последней минуты, вероятно, не думали. Ну и третье – это ошибки, совершенные непосредственно в ходе операции. Хотя оказалось, что крепость была полна войсками, готовыми обороняться, план наступления скорректирован не был. В итоге штурмовые группы 45-й пехотной дивизии зашли в крепость, не закрепив маршруты отхода и обеспечения, и были уничтожены. Более того – их остатки, блокированные в разных частях крепости, мешали проведению немецкого артудара.

— Есть мнение, что сражение за крепость стало всего лишь «незначительным инцидентом» для вермахта. 45-й дивизией, штурмовавшей крепость, были полностью выполнены определенные на 22 июня стратегические цели и оперативные задачи, обеспечившие в масштабах полосы армии продвижение на восток моторизованных и танковых частей. Ей только потребовалось для этого на несколько дней больше, чем планировалось, и стоило на пару сот солдат больше, чем ожидалось. Другие утверждают: задержка у крепости и выпадение из наступления усиленной артиллерией резерва дивизии, когда остальные неудержимо шли вперед, не могло пройти безболезненно для гитлеровцев. А как считаете вы?

— Чем красива теория «последнего батальона»? Тем, что она проста. Дескать, от какой-то мелочи зависят судьбы мира. Нет, судьбы мира зависят от куда более сложных вещей. О 45-й дивизии можно сказать вот что: возможность (и необходимость) ввода в бой (передислокации) соединения диктуется и полосой наступления (в том числе наличием дорожной сети), и наличием задач, которые должно решить соединение.

Итак, тебе нужны: а) дорога б) задача (противник или полоса наступления). Была ли дорога для 45-й дивизии? Нет. График продвижения по дорогам Белоруссии, имевшей архискудную дорожную сеть, был тщательно разработан, но постоянно нарушался – на ряде участков техника шла в четыре ряда.

Тем не менее начиная с 27 июня дивизия рвалась в бой. К этому времени в крепости было задействовано не более двух батальонов, большая часть из которых находилась в оцеплении или занималась прочесыванием территории. Это рвение было наконец удовлетворено, но из-за проблем с дорогами дивизию направили на южный участок, в пески и болота, чем и угробили почти всю ее автотехнику (и без того ветхую). А подвижность соединения – это критерий не меньший, чем серьезный уровень потерь в одном из ее полков. Дороги не было, в общем-то.

Разумнее было, конечно, подождать. Но держать в тылу целое соединение, вероятно, было чисто эмоционально напряженным. Это как некое «клеймо неудачника», от которого всячески старался избавиться ее командир – генерал Ф. Шлипер.

Второе – задачи: нельзя сказать, что дивизия была сверхвостребованной. Пару дней отдыха – и ее начали растаскивать на второстепенные задачи, больше подходящие охранным частям. Одни подразделения перебросили на охрану аэродромов, другие – отправили ловить по лесам окруженцев. И, в общем-то, помимо Бреста 45-я дивизия отметилась лишь в одном важном сражении (битве за Киев). Она использовалась на второстепенных участках.

— Почему, на ваш взгляд, до сих пор, несмотря на наличие предположений, остается неотработанным вопрос местонахождения останков Ефима Моисеевича Фомина, Андрея Митрофановича Кижеватова, а также большой братской могилы защитников в районе нынешнего музея паровозов?

— Уточню: точное местонахождение останков Фомина, Кижеватова и «большой братской могилы» (где, по моему мнению, захоронены участники наиболее массового прорыва, состоявшегося в ночь на 24 июня) остается окончательно не установленным. Другое дело, что даже при наличии каких-либо данных о вероятном нахождении этих объектов эти данные не отрабатываются.

В подвалах 333-го стрелкового полка (где, предположительно, могут находиться останки Кижеватова) поиски не производятся. Место гибели Фомина (укрепление крепости на польской территории) остается «официально» не признанным. Поэтому какие там могут вестись поиски?

То же и с «большим прорывом». Если он не признан «официально», то что и где, в общем-то, искать? Это последствия того, что долгое время (и сейчас в чем-то) музей был не научным институтом, в чьи задачи входит установление точной и объективной картины событий, а, скорее, «коллективным пропагандистом». Это, к сожалению, сказалось на оперативности поисков и самом желании их вести.

— Овладение крепостью обернулось большими потерями для 45-й дивизии, сравнимыми с ее потерями за всю польскую или французскую кампании. Сегодня следов от дивизионного кладбища (первого на территории СССР), что находилось рядом с православной Симеоновской церковью, не осталось. А где находятся захороненные когда-то на этом кладбище останки?

— Я настаиваю, что в энциклопедию (пусть и в интернет-энциклопедию) можно внести вот этот абзац: «Безвозвратные потери 45-й дивизии при операции по овладении Брестом, Брестской крепостью и мостами на Мухавце достигли 489 человек (данные на основании поименного списка потерь и сведений об обнаружении неопознанных останков немецких солдат в зоне боев дивизии)».

Да, вопросы (пусть и слабые) остаются: 1. Численность дивизии за дни боев снизилась на большую величину, чем суммарные данные по погибшим и раненым. Кто остальные убывшие и куда они убыли? 2. В некрологе доктора Гшопфа и некоем документе 1942 года говорится о более чем полутысяче солдат и офицеров дивизии, погибших в Бресте. Что означают эти цифры? Опечатки? Можно обратить внимание и на огромную цифру пропавших без вести, содержащуюся в отчете 4-й армии. Были ли они учтены в позднейших подсчетах? Погибшие были захоронены на дивизионном кладбище у Симеоновской церкви. В 2017-2019 гг. часть останков была выкопана и перенесена на «официальное» кладбище в городе Береза. Сколько осталось, сказать трудно (и сколько перезахоронено – тоже), но, думаю, что примерно половина до сих пор остается лежать у церкви.

— В советском патриотическом эпосе оборона Брестской крепости была поднята на большую высоту и стала символом мужества. Советский «героический» нарратив, созданный в свое время в условиях жесткой идеологической системы, нашел воплощение в экспозиции музея МК БКГ. Но в последнее время в связи с исследованиями К.Ганцера стали говорить о том, что идеологическая конструкция советского времени не отражает историческую правду, гипертрофируя одно и недоговаривая другое. Как вы думаете, не нуждается ли концепция музея в пересмотре в соответствии с современными умонастроениями и новыми научными данными?

Я абсолютно не специалист в музееведении. При всей моей критике музея как научно-исследовательского учреждения, как «генератора мифотворчества» я, в общем-то, подачу материала непосредственно в залах нахожу вполне удовлетворительной. Удается ли этой экспозицией передать эпоху? Да, удается. Удается ли передать ужас войны? Да. Удается ли передать тему памяти и скорби? Да. Музей меняется, экспозиция становится все более разноплановой: теперь есть и 1939 год, и «коллекция Вехтлера», и так далее.

Какие-то огрехи в фактах или их подаче? Да, но они, скорее, заметны лишь знатокам, а для «широких масс» малозаметны и неактуальны. Основное пожелание, скорее, в том, чтобы музейщики наконец-то поняли, что это не народ для них, а они для народа, и изменили бы свое отношение к энтузиастам. Ведь именно энтузиасты, взаимоотношения с ними и есть главный критерий их работы. Мне хотелось бы, чтобы музей перестал быть центром конфронтации, чтобы наконец-то, спустя десятилетия, началась полноценная исследовательская работа, на основе которой будет создана научная картина событий и новая концепция экспозиции. Главное – изменить стиль работы, остальное изменится быстро.

Какой художественный фильм о Брестской крепости, по вашему мнению, лучше всего отразил те события? Мы сможем увидеть что-то такое, чего еще не видели в фильме о крепости, в съемках которого вы участвуете в настоящее время?

Обычно я предельно скептически отзываюсь о попытках киноиндустрии экранизировать брестские события. Но сейчас от негативных оценок воздерживаюсь, потому что сам в некоторой степени причастен к киноиндустрии. И понимаю многие трудности, с которыми сталкивались люди, желавшие сделать кино об Обороне. В качестве позитивного примера привел бы «Бессмертный гарнизон» или «Я русский солдат». Может, и не факты, но дух эпохи эти фильмы все же передают.

Да – мы работаем над фильмом «75 минут Брестской крепости». Наверное, его можно обозначить как научно-популярный, где будут и игровые эпизоды, и «аналитическая линия». Это попытка реконструкции тех событий, что привели к разгрому немецких штурмовых групп утром 22 июня. Их разгром – это та основа, которая предопределила дальнейшие события. Фильм – да, необычен: в основе действия немецкой стороны. В 1954 году один из немецких солдат, которого зовут Ганс, получает письмо, в котором доктор Гшопф просит его поделиться воспоминаниями о том бое, после которого тот оказался в числе немногих выживших. Начав писать письмо, Ганс погружается в прошлое и понимает, что, только «вспомнив все», он сможет избавиться от гнетущих воспоминаний. В фильме используется военная техника, которую раньше никогда не снимали. Но главное то, что, надеюсь, это будет первая попытка экранизировать наиболее точную картину событий.

СПРАВКА «БГ»:

Ростислав Алиев родился в 1973 г. в Москве. Окончил историческое отделение гуманитарного факультета Новосибирского государственного университета. Работает редактором газеты Кыштовского района «Правда Севера» (Новосибирская область). Член Союза писателей России.

Известен как автор первой научно-исследовательской работы по истории боев в Брестской крепости в 1941 г. – монографии «Штурм Брестской крепости», где воссоздал научно-историческую картину как штурма крепости 45-й пехотной дивизией, так и событий, последовавших после ее ухода (ибо штурм закончился, а оборона продолжалась). Книга четырежды издана на русском (2008, 2010, 2011, 2017 гг.) и дважды на английском языках (2013, 2015 гг.).

Алиев – автор ряда других изданий и публикаций в российских и иностранных СМИ, в числе которых иллюстрированное издание «Брестская крепость: взгляд с немецкой стороны» (2008 г.), сборник «Брестская крепость» (2010 г.), а также подготовленные в сотрудничестве с И.Рыжовым трехтомник «Брест. Июнь. Крепость» (2011-2013 гг.) и книга-фотоальбом «Брест и крепость: трагический июнь» (2016 г.).