Многодетному отцу из Кобрина Виталию Жуку присудили полтора года лишения свободы за комментарий о Лукашенко. Отбывать наказание его направили в бобруйскую колонию №2. Политзаключенного в июне 2022 года дважды помещали в штрафной изолятор (ШИЗО), сделали «злостным нарушителем режима», а потом на пять месяцев — до конца срока — отправили в помещение камерного типа (ПКТ).
Когда Виталий удерживался в колонии, к его жене Маргарите Кособуцкой силовики несколько раз приходили с обысками. Виталий полностью отбыл срок и 17 декабря 2022 года вышел на свободу. Он с семьей покинул Беларусь и теперь находится в безопасности.
Бывший политзаключенный в большом интервью правозащитному центру «Весна» рассказал, почему почти все заключенные колонии — злостные нарушители режима, как объявление амнистии повлияло на заполнение штрафных изоляторов, в чем отличие желтой бирки и желтого треугольника на форме заключенных, что изменилось в колонии с началом полномасштабной войны в Украине, по каким признакам администрация колонии делит политзаключенных и на что это влияет. Мы перепечатываем самые интересные фрагменты, рассказ Виталия Жука целиком можно прочитать на сайте «Весны».
Читайте также: «Получил пулю в ногу — она разорвала икру». История брестчанина, которого задержали в России и чудом не выдали Беларуси
«Сотрудники колонии понимают, что при смене власти понесут ответственность»
— Я думаю, что администрация бобруйской колонии — не знаю, как в других — видит, что происходит в стране, эту накаленную ситуацию, и побаивается, даже если сама хочет жестить. Сотрудники же видят, что все может измениться, потому что у нас в стране все нестабильно, и понимают, что при свержении режима и смене власти, они понесут уголовную ответственность.
Кроме этого, от родственников, которые сейчас в жутком напряжении, может начаться элементарная месть. Они это все прекрасно понимают, поэтому на данный момент остерегаются. Но они идут на хитрости: пытаются сделать что-то с политзаключенными руками заключенных, осужденных по другим уголовным статьям, настраивают других заключенных против политзаключенных, — рассказывает Виталий Жук.
«Нас начали водить в клуб на просмотры документальной хроники про Третий рейх и фашистов»
По словам Виталия Жука, ситуация в колонии ухудшилась с началом полномасштабной войны в Украине. Входящая корреспонденция, кроме близких родственников, в бобруйской колонии была прекращена уже в середине февраля — еще до начала полномасштабной войны в Украине.
— Естественно, мы не верили в то, что говорили на этих пропагандистских национальных каналах. Мы собирались с политическими маленькими группками и обсуждали новости в Украине. И когда администрация увидела, что мы собираемся вместе и беседуем с обычными заключенными, то узрела в этом определенную угрозу их режимному объекту.
С начала войны, видимо, по распоряжению Департамента исполнения наказаний, нас начали водить на просмотры телепередач. Это было обязательными мероприятиями. Нас водили на просмотры программ пропагандистов Соловьева, Скабеевой и Азаренка. Также нас начали водить в клуб на просмотры документальной хроники про Третий рейх, фашистов и на подобную тематику.
В такие моменты трудно разделить: это жестит администрация или у нее лояльное отношение. Нужно понимать, что администрация колонии — часть действующей власти. И если ты до сих пор остался в этой системе, продолжаешь работать и принимаешь все эти условия, утром надеваешь форму и выполняешь незаконные приказы, то здесь нет оправданий и быть не может, — отмечает бывший политзаключенный.
Читайте также: «Буду рабіць усё, каб сітуацыя ў Беларусі змянілася»: Гісторыя былога палітзняволенага берасцейца Ціхана Клюкача
«К тем, кто непосредственно участвовал в митингах, отношение на несколько этапов хуже»
— Администрация разделяет людей. Отношение ко всем плохое, но самое ужасное к тем, кто себя жестко проявил во время протестов и знаменитым людям. Также администрация делит политзаключенных на протестующих и комментаторов — отношение к этим людям тоже разное. К тем, кто непосредственно участвовал в митингах, отношение на несколько этапов хуже.
Но хуже всего, когда в колонию заезжает нашумевший политзаключенный, как, например, Дмитрий Попов по «делу Тихановского». Администрация сразу перевела его к людям, как они их сами называют, низкого социального статуса — к «петухам» и «обиженным». Даже по тюремным понятиям это беспредел. Так нельзя делать, но они это сделали.
«Зачастую заключенные предоставляют ложную информацию против политических»
По словам Виталия Жука, Бобруйская колония — так называемая красная зона, то есть там нет практически старых тюремных понятий и законов. Сама администрация придумывает правила, по которым ты будешь жить там. Самое главное для администрации — это сотрудничество.
На территории зоны уже нет «смотрящих», как это было раньше. Их функции сейчас выполняют завхозы и дневальные — это люди, как правило, с большими сроками, потому что на них легче всего надавить свиданиями, посылками, звонками, нарушениями.
— Зачастую их действия мне напоминали действия полицаев во времена Великой Отечественной войны во временно оккупированных районах. Зачастую подобные заключенные предоставляют ложную информацию против политических, получая за это определенные поощрения. Руководство не разбирается, где правда, а где ложь. Действия заключенных напоминают действия сталинистов в 1930-е годы, когда для личной и корыстной выгоды бегали в НКВД с ложными доносами. Ничего не изменилось, — вспоминает кобринчанин.
Читайте также: «Первые две ночи отдыхал, но не спал». Удивительная история бегства малоритчанина в Украину через болота и мины
«Все ребята, которые проходят ШИЗО и ПКТ, нуждаются в медицинской помощи»
Условия в камерах в помещении камерного типа, в которых Виталий Жук провел пять месяцев, сравнимы со сталинскими временами.
— Раньше была такая вещь — одна из излюбленных пыток большевиков — пытка холодом. Это все осталось. На ПКТ есть две самые холодные камеры. И я был в одной из них. С наступлением холодов я не мог лежать на полу, потому что очень тянуло из-под досок, был сквозняк. Я сидел и ходил целыми днями. Труба с отоплением в моей камере была посередине стены, а не снизу, как в других камерах. Когда включили отопление, то я значительную часть времени проводил, держась за эту батарею. И так мог простоять до двух часов. Но и отопление сильно не спасало от холода, потому что его держали на минимуме.
В сентябре на потолке возле этой же стены появились первый признаки плесени. А к декабрю на потолке это уже была сплошная полоса грибка вдоль всей этой стены. На потолке образовался конденсат, который, когда собирался, начинал капать на голову. И я всем этим всем дышал. Любые жалобы полностью игнорировались. В ПКТ также не положена телогрейка. Там ты находишься в своем спортивном костюме и надетым наверх хлопчатобумажном костюме. Но и это не спасает. Другие камеры были не такие сырые, но холодные были все.
Все ребята, которые проходят ШИЗО и ПКТ, нуждаются и будут нуждаться в медицинской помощи. Это длительное содержание без витаминов. Чем дольше там сидишь, тем больше возникает проблем с ногами. От металлического уголка на лавке пережимаются вены. Я после четырех-пяти месяцев заметил, как у меня посинели вены и начали вылазить новые паутинки вен — видимо какая-то болезнь. Потом, со временем, начали сильно болеть суставы. Это сильно сказывается на организме, и, конечно, на психологическом здоровье, — рассказывает бывший политзаключенный.
«Некоторые после ПКТ психологически так и не обновились»
— Когда ты там сидишь, то мечтаешь только об освобождении. Ты живешь только чувством свободы. Ты представляешь встречи с матерью, женой и детьми. Но когда приходит день освобождения, когда тебя выкидывают за забор, то нет никакого чувства свободы. Первое, что я испытал за воротами, — это чувство незащищенности, небезопасности и паранойи. Когда ты полгода сидишь в камере 3,5 на 3,5 метра, а потом идешь по городу и тебя окружают люди, то я испытывал ужасный дискомфорт и панику. Мне было очень тяжело — присутствие людей на меня очень давило.
Я представляю, что могут испытывать ребята, которые содержатся на ПКТ до года. Возможно, что проще тем, кого увозят на «крытую», потому что там по несколько человек в камере и присутствует общение. 24 часа в сутки ты не предоставлен сам себе: ты там не наедине со своими мыслями, проблемами и ты можешь отвлекаться. А на ПКТ специально держат в одиночке. Знаю, что некоторые после ПКТ психологически так и не обновились. У меня получилось побороть многие моменты, благодаря жене и детям, но пока, к сожалению, я не со всем справляюсь, — признается Виталий Жук.
Читайте также: «Хочу, чтобы эту форму увидел мир». Экс-политзаключенный вывез зэковскую одежду и желтую бирку из Беларуси в Польшу
«Если мы взялись свергнуть этот режим, то мы должны пойти на определенные жертвы»
Как отмечает Виталий Жук, то, что человек не признан правозащитниками политзаключенным, не освобождает его от того, что он не станет «злостным нарушителем режима» со всеми последствиями. Их ставят на профучет и на них вешаются такие же желтые бирки, как и на всех осужденных по политических мотивам.
— Лично я за то, чтобы как можно больше политических получали этот статус, чтобы про этих людей говорили, их не забывали, чтобы в других странах знали истинную картину, сколько нас сидит. Но у нас сильная система страха и запугивания. Я считаю, что каждый непризнанный политзаключенный важен. Поэтому я уверен, что, если скажу, что в бобруйской колонии находится минимум 150 политзаключенных, я не ошибусь.
Мое мнение — нужно говорить про политзаключенных. Молчать нельзя. Сама администрация боится, когда про нее пишут — значит мы движемся в правильном направлении. Думаю, что 28 лет — слишком большой срок, сколько люди молчали.
Я вспоминаю слова Юрия Захаренко, который говорил, что это страшнее фашизма. И я полностью с этим согласен. Он уже в те года видел, куда это все движется и к чему может привести. И как бы грубо это не звучало, мы сейчас получаем то, что заслужил беларуский народ, потому что всему виной — наши молчание и страх. И чем больше мы молчим и боимся, тем все больше затягиваем это. Мы сами позволяем этому режиму руководить нами.
Поэтому я считаю, что нужно опубличивать все и говорить. Да, это может повлиять на условия содержания заключенных и судьбу их родных. Но если ты сейчас промолчишь, то потом сядешь по другой статье. Я думаю, что если говорить, то говорить всем. И нужно быть готовым, что может быть хуже. Но если мы взялись свергнуть этот режим, то мы должны пойти на определенные жертвы.
Никогда не было такого, чтобы люди свергали такую тиранию и не жертвовали чем-то: свободой, отношением к себе. Такого просто не бывает. Сейчас у власти сущее зло, которое будет предпринимать все попытки, чтобы тебя растоптать, уничтожить и отомстить всем твоим родным. И может быть так, что за наше молчание будут расплачиваться наши дети и внуки, — выразил мнение кобринчанин.
Читайте также: «Хороводник» Илья Егоров о возвращении в Беларусь: «Для чего мы тогда стояли и боролись за это все в 2020 году?»
Наш канал в Telegram. Присоединяйтесь!
Есть о чем рассказать? Пишите в наш Telegram-бот. Это анонимно и быстро
Подпишитесь на наши новости в Google
