Политзаключеннный Дмитрий Некрасов: Повезло, что попал в колонию молодым

Дмитрий Панько — брестчанин. Живет в Варшаве — уехал после трех лет тюрьмы, которые получил за участие в протестах в 2020 году. 10 августа ОМОН прострелил Диме колено резиновой пулей. Парень год пробыл под подпиской о невыезде. Надеялся, что за это время о нем все забудут. Но не забыли — забрали. А в колонии Дима Панько женился и стал Некрасовым — взял фамилию жены.

Мы поговорили с ним о 50 сутках в ШИЗО, чувстве вины и потерянном времени.

 

Свадьба в тюремной телогрейке

Помнишь день своей свадьбы? Какие чувства испытывал?

Дмитрий Некрасов: Я долгое время прямо грезил об этом дне, потому что с моей будущей женой мы не виделись больше года. И когда этот день наступил, было ожидание чего-то сверхъестественного, нереального. Я очень сильно нервничал, потели ладошки. И вот нас — а в этот день также расписывался мой знакомый — вызывают во время обеда в столовой. Полный рот еды, а нам говорят: “Быстрее на роспись”. По дороге умываюсь, пытаюсь себя привести в порядок. Но по большей части я разочаровался, потому что весь этот процесс происходит не как в обычной жизни у людей — не красочно, не торжественно, и оставляет после себя только печаль, грусть и слезы.

Все происходило в здании длительных свиданий в отдельном кабинете. Там был представитель ЗАГСа, представитель колонии, моя будущая супруга и я. Ну и, к сожалению, меня привели в таком виде… Нам не разрешают переодеться. Приходишь в этой тюремной телогрейке, феске. Жена потом написала: “Ты даже в рабочей одежде неплохо выглядишь”. А я наряжался, эту одежду выглаживал, туфли полировал часами.

Сам процесс достаточно быстрый, занимает буквально две-три минуты. Представитель ЗАГСа зачитывает речь. “Согласен, согласна”. Обменялись кольцами, поцеловались. Вышли из кабинета, пару минут постояли, пообнимались — все, давайте на выход.

Читайте также: 2025 год пройдзе пад знакам не толькі мудрай змяі, але і ШІ: беларускія незалежныя СМІ — сення і заўтра

То есть не было никакого длительного свидания?

Дмитрий Некрасов: Нет. Хотя мы писали заявления на имя начальника колонии — на тот момент это был Андрей Сергеевич Пальчик — всем известная личность. Но поступил отказ. Сказали, что это уже будет зажирно.

Почему вы решили расписаться в такой сложный момент? 

Дмитрий Некрасов: У нас были планы это сделать, когда я был еще на свободе. Но обстоятельства ускорили процесс. Мы были вынуждены это сделать, чтобы хоть как-то видеться, общаться, потому что, сами знаете — неблизкие родственники не могут писать политзаключенным.

 

Пуля

Как ты себе объяснял то, что с тобой произошло в 20-м году?

Дмитрий Некрасов: По-разному. Я много об этом думал. И в зависимости от времени мое мнение менялось. Изначально я считал, что просто пришел не в то время и не в то место, полез туда, куда не следовало, так как я не в полной мере осознавал последствия моих действий. Тогда в самом начале этой всей истории я думал, что, возможно, совершил ошибку. Но время идет, видение меняется. И, наверное, многое поменялось, когда я увидел эту кухню изнутри. Я понял, что не сделал никакой ошибки. И, наверное, сделал даже меньше того, что мог бы.

В 2020-м тебе было 19 лет. Чем ты жил в то время?

Дмитрий Некрасов: Я жил обычной незамысловатой подростковой жизнью. Закончил колледж — отучился на электрика. Проходил отработку в ЖРЕО.

Во время предвыборной компании меня вызвал начальник и предложил подписаться за Лукашенко. А я в принципе до этого момента не интересовался политикой. Что там происходит? Я чувствую себя комфортно и все на этом… Несмотря на угрозы я отказался ставить подпись. Но в тот момент стало интересно: что за предвыборная кампания, что за мероприятия проходят? А потом выборы, оглашают результаты. И я такой: “Все понятно”.

Читайте также: «А как же Белита?»: беларусы в Сети шутят по поводу парфюма, которым якобы пользуется Лукашенко

А на следующий день тебе прострелили ногу.

Дмитрий Некрасов: Все происходило как ураган. Родные звонили и говорили: “Дима, иди домой. Что творится в городе?!” В итоге я вернулся домой уже ночью из больницы — меня подстрелил ОМОН резиновой пулей. 12 числа, через день, ко мне приехали сотрудники уголовного розыска.

Ты был год под подпиской. Ждал, что за тобой придут?

Дмитрий Некрасов: Нет. Я думал, что отпустили и все — значит, ничего на меня нет. В тот момент мне поступали варианты уехать из Беларуси. Но я сказал: “Да нет, вы что? Кому я нужен? Я же никто”. Эта мысль меня успокаивала. Я продолжал жить обычной жизнью, из-за травмы был на больничном.

 

Судить по факту

В то время ты имел какое-то представление о тюрьме?

Дмитрий Некрасов: Из российских фильмов и сериалов — они, наверное, ближе всего отражают реальность. Но никогда не увлекался этой темой.

Первым подобным местом был брестский ИВС: подвал, бетонные стены из “шубы, туалеты, вонючий матрас, подушка, какое-то постельное — спи. Это все выглядит страшно. Брестское СИЗО — более-менее. Люди обживаются, налаживают быт.

Политзаключенная Дарья Афанасьева считает, что женская колония — это место, где происходит фемицид. О новополоцкой мужской колонии рассказывают страшные вещи…

Дмитрий Некрасов: Там много страшных вещей. Первое — это экология. Через дорогу от колонии находится “Нафтан”. Оттуда постоянно что-то летит, какие-то гигантские облака. И ты все время этим дышишь. Второе — отношение сотрудников — более-менее вменяемых там единицы. Но они все равно сотрудники администрации. Третье — заключенные, — они тоже разные: есть адекватные, а есть люди, которые ничем не лучше сотрудников администрации. Может, даже хуже: вроде бы с человеком плывешь в одной лодке, но он гребет в другую сторону.

Ты имеешь в виду политических или обычных заключенных?

Дмитрий Некрасов: Обычных. Но из числа политических такие личности тоже были. Там много адекватных людей, независимо от того, какие преступления они совершили. В том месте ты стараешься не судить человека за тот его поступок — смотришь по факту, кем он является в данный момент. Было много людей, которые помогали. Понятно, что они рисковали, потому с нами лучше вообще не контактировать. Но это в самом начале было, когда я заехал — такая политика была у Андрея Сергеевича Пальчика.

Читайте также: «Сумнае свята». Рассказываем о 9 семьях из Бреста и области, которые проведут Новый год и Рождество за решеткой

Содержание политических и неполитических очень отличается?

Дмитрий Некрасов: Да. Все основывается на отношении администрации. За любой проступок и даже если его нет к тебе применяется взыскание — лишение свидания, посылки, ШИЗО. Меня ничего не лишали. Но в ШИЗО был три раза — я был злостником.

Первые 10 суток получил за то, что отказался сотрудничать с оперативным сотрудником. Сказал, что хочу спокойно отсидеть три года — без внимания и проблем. 31 декабря на Новый год он закрыл меня в ШИЗО. Вторые 10 суток были реально ни за что.

 

Потому что постирал робу

Третий раз было 30 суток.

Дмитрий Некрасов: Да, самая запоминающаяся экскурсия в это место. Тогда я работал на переработке цветного металла. Мы перебирали медные провода, жгли их, резали, проводили все возможные манипуляции, чтобы из старых проводов сделать чистую медь. И настал момент, когда я реально устал. Мало того, что постоянно дышишь этими сжеными проводами, дымом, плюешься, у тебя не дышит нос, изжога. Так и реально выгораешь. Надоело. Я почти перестал делать эту работу. На меня донесли. Начальник колонии отправил подумать на 10 суток. Но я не рассчитывал, что будет 30.

Как выглядели эти 30 суток?

Дмитрий Некрасов: Тридцать суток в ШИЗО — это тридцать суток белой плитки. Не видишь белого света. Еще много зависит от погоды. Я сидел в августе. Страшная жара. На улице плюс 30. Внутри ШИЗО вообще под 40. Тебе дают робу. Мало того, что она грязная, так ее никогда не меняют. И постирать нельзя — запрещено, чтобы ты ее вообще снимал. Адекватный человек не выдержит в таких условиях. Но я эту робу стирал вручную  в раковине с мылом. Ну, не могу в таких вещах ходить. Из-за этого мне дали еще 10 суток.

Читайте также: В Бресте силовики стреляли в машину и ранили мужчину, которого подозревают в «экстремизме»

А третьи 10 суток — за то, что спал за столом. Со сном там большие проблемы. В лучшем случае ночью спишь четыре часа. За ночь постоянно встаешь то в туалет, то залежал бок. Потому что спишь на голых досках — ничего под тобой нет. И, соответственно, с утра просыпаешься вообще не в состоянии и днем пытаешься как-то это компенсировать.

Энергии не хватает. Кормят ужасно. Чтобы было понимание: в столовой готовят на определенное количество человек, с запасом — и каждый раз по несколько литров выбрасывается на помойку. Но если в столовой это еще не особо контролируется, то в ШИЗО накладывают норму еды строго по весам. А норма там… Ну я — двухметровая дылда. И мне надо кушать реально много. А кушаешь там три раза в день и этого хватает, чтобы не падать в обморок.

 

Не поддерживать традиции

Чего ты больше всего боялся в тюрьме?

Дмитрий Некрасов: Боялся ситуации, при которой не смог бы общаться с близкими. Для меня всегда было тяжело, когда долго не шли письма. А самое страшное, когда звонишь домой, бабушке, чтобы голос услышать, а она в магазин вышла и ты не дозвонился. И ждешь опять целый месяц, чтобы позвонить… А остальное… Там День сурка — все то же самое каждый день. И ты настолько к этому привыкаешь, что любой выход из стандартной ситуации будет в радость. Неважно, плохой он, хороший — просто хоть что-то новенькое.

Ты попал в колонию в 20 лет.

Дмитрий Некрасов: В 21. Как раз на карантине был День рождения.

Как это выглядело? 

Дмитрий Некрасов: Купил в магазине сладости, заварил чай, позвал ребят. Все меня поздравили. Дневальный карантина из числа заключенных говорит: “Ребята, аккуратнее с этим. Нельзя тут распивать вместе. Еще подумают, что вы какие-то традиции поддерживаете”.

Но в женской колонии политзаключенным нельзя делиться. А в мужской?

Дмитрий Некрасов: Это все равно происходило. Все поддерживали друг друга. Допустим, ко мне подойдет знакомый и что-то попросит — если у меня это есть, как я могу отказать? Бывает, у тебя в сумке даже каши нет, чтобы поесть. А с учетом того, чем кормят в столовой и ежедневной физической работы на промзоне где набраться энергии, чтобы нормально себя чувствовать? Я там похудел до 78 килограмм. А на свободе весил 96. Сейчас вернулся к прежнему весу.

Как в колонии себя чувствовало твое прострелянное колено? 

Дмитрий Некрасов: Нормально. Единственное, что меня беспокоит, это зуд перед погодой плохой: типа, смотри, будет дождь. Но с медициной там тяжело. У меня еще в СИЗО начал гнить зуб. Росла дырка. В СИЗО сказали, что у них нет оборудования, а вот в колонии будут стоматологические кабинеты, там все бесплатно сделают. Приехал в колонию и сразу записался в очередь. Но меня не вызывали. Несколько раз записывался. Ночью закусывал между зубами подушку, чтобы не орать от боли. Просил всех отвести к врачу. Ответ: «Стоматолога нет. Стоматолог в отпуске. Стоматолог то-то-то”. За три года меня ни разу не вызвали.

Тогда еще можно было держать свои медикаменты. Я у всех брал обезболивающие. Каждый день тоннами их закидывал. И так этот зуб умер.

Читайте также: Вернет ли Лукашенко «беларуское золото»? По следам последнего прожекта диктатора

 

Не Родина

Сложно было адаптироваться после выхода на свободу к другой жизни?

Дмитрий Некрасов: Адаптироваться? Нет. Самое неприятное было разочароваться. Представляешь, что вот ты выйдешь, вернешься к прежней жизни, что наконец не будешь взаперти. И, конечно, когда выходишь за калитку — это просто вау! Но спустя несколько дней, как только начинаешь понимать, что происходит в стране, задаешься вопросом: а стоит ли тут жить? Мне дали год надзора. У меня были планы остаться в Беларуси. То есть все по закону, все чистенько. Не хочу ничего нарушать, не хочу ни с кем ругаться, не хочу, чтобы были проблемы у моих родных. Но когда приезжаешь в милицию либо тебя вызывают в ГУБОП и видишь отношение к себе — как к собаке, — думаешь: а что я вообще делаю в этой Беларуси? Даже Родиной ее не назовешь — тяжело так называть страну с таким отношением к людям. После разговора с ГУБОПом я, собственно, и решил, что “до свидания”.

Твоя жена тоже уехала…

Дмитрий Некрасов: Еще в 23-м году. Потому что к ней на работу пришли из КГБ и такие: “А где вы берете деньги на посылки?” Ну, они же не верят, когда им говоришь, что я работаю по 15 часов чтобы собрать мужу посылку в колонию. Они думают, что все это достается нашим родным легко и просто. Нет.

Ты улетел в Грузию и там ждал визу. А потом прилетел в Варшаву и сдался, чтобы получить убежище.

Дмитрий Некрасов: Да. Попросил международную защиту.

Расскажи, как адаптируешься в Варшаве.

Дмитрий Некрасов: Помогают близкие, в первую очередь жена. Ну, и здесь, на самом деле, не сложно адаптироваться. Единственная трудность, которая возникает у меня в данный момент — это то, что я жду международную защиту и у меня нету ряда прав. Нету, в принципе, никаких документов. Я не могу работать, сделать банковскую карту.

Вторая сложность — языковой барьер. Я никогда не учил польский, хотя жил совсем недалеко от Польши. Сейчас целенаправленно его не изучаю, но в дальнейшем собираюсь пойти на курсы.

Читайте также: С 1 января зарплаты учителей и других работников образования вырастут. С чего бы это?

Можно сказать, что тебе что-то дала колония? Что ты понял? 

Дмитрий Некрасов: Колония не дала ничего. То, что я понял там, я бы понял это в любом случае. Может, не так бы быстро, но понял бы. Она только три года жизни забрала, которые могли пройти продуктивно. Порушила мои планы на жизнь. Помотала кучу нервов мне и моим близким. То, что произошло, ни в коем случае не пошло на пользу. Кто бы там не говорил, что это школа жизни… Нет, это не школа жизни. Ты там видишь страшные вещи. Про многие я просто не рассказываю. Даже вспоминать не хочу… Когда с утра выходишь на зарядку а в пяти метрах от тебя лежит труп — повесился кто-то ночью. Не выдержал и повесился. Чему может научить это место? Сотрудники администрации могут чему-то научить? Никогда. Большинство из них — просто сумасшедшие неадекватные люди, которым ни в коем случае нельзя давать власть. У них не должно быть власти, тем более над человеческими жизнями. Потому что то, что они делают с людьми — это страшно.

 

Чувство вины

Ты обращался к психологу после того, как вышел? 

Дмитрий Некрасов: Нет. Не думаю, что мне это надо. Как минимум потому, что чувствую себя адекватно. У меня все хорошо. И даже если периодически бывают флешбеки, связанные с тем временем, нормально к этому отношусь.

Единственное, что меня тревожит, над чем я работаю — что я как будто чувствую вину за то, что вышел, живу нормальной жизнью, а ребята остались. Не знаю почему, но это гложет. Я общаюсь с родственниками некоторых людей. Передаю им привет. Спрашиваю, как дела. Тяжело. Я не понимал, находясь там, что чувствуют наши родные люди, которые находятся здесь. Это может даже еще тяжелее — осознавать вот это все, переживать.

А так, колония, что она могла дать? В любом случае это какой-то жизненный опыт. Еще плюс, что я попал туда молодым. Там тяжелее людям в годах, которые за спиной многое имеют и это многое теряют. Некоторые заезжают — у них ни семьи, никого и ничего нет. Последнее позабирали. И вот они выйдут — и что, куда?

Молодым проще. Вот я вышел в 23 года, уехал, начал новую жизнь. А у кого-то такой возможности не будет. Так что, мне еще повезло.