«Самоорганизация и массовость протеста сыграли злую шутку с теми, кто принимал решения». Ответ на статью о трех ошибках

«Где искать ошибки?» — задается вопросом старший аналитик Центра европейской трансформации и куратор Летучего университета Татьяна Водолажская. Мы в «БГ» следим за дискуссией и считаем ее достаточно интересной, чтобы поделиться. Вот исходный текст:

Профессор ЕГУ: «Говорить, что марши ничего не дали, — значит исходить из воображения прошлого, которого не было»

«В своей статье «Ошибка – говорить «ошибка» Татьяна Щитцова утверждает: 

«Три суждения в разных вариациях регулярно воспроизводятся в сети:

а) массовые мирные марши 2020 были напрасны («ничего не дали»);

б) в августе 2020 лидеры демократического протеста допустили ошибку, не предложив никакого централизованного плана действий для смены режима;

в) в 90-х народ совершил ошибку, выбрав Лукашенко и позволив ему затем остаться у власти.

Все три суждения не считаются с фактическим положением дел в обществе, в сознании людей на момент разворачивания соответствующих событий. Игнорирование фактичности ведет к искаженному представлению политической реальности, а также к специфической форме моральной дезориентации, внушающей вину за прошлое, которого не было».

Мы не должны тяготиться ошибками, которые не могли совершить, говорит Татьяна Щитцова. Но, кажется, что ошибка здесь кроется в самом слове, категории «ошибка».

Может ли «народ», «общество», «марши или протест» совершать ошибку?

Ошибка – это некая неправильность в действиях или мышлении. По сути, эта неправильность может быть отнесена лишь к осознанному действию, к субъекту. Ошибается всегда кто-то, тот, кто имеет намерения, планы, цели.

Может ли «народ», «общество», «марши или протест» совершать ошибку? Это зависит от того, как мы мыслим народ или общество. Мы представляем их как субъектов, которые строят планы и реализуют их или как стихию, природное явление. Очевидно, что будет упрощением сводить их к «природным» явлениям. И натяжкой будет приписывать коллективным действиям целенаправленный и целерациональный характер, подобно тому, как действует отдельный человек, организация, партия или иная структура.

В качестве главного аргумента неверности суждений «об ошибках» Татьяна Щитцова выдвигает фактичность, то есть объективное состояние дел. Сама природа и состояние протеста, общества и лидерства, в предложенном анализе предстают таковыми, что по отношению к ним не могут быть предъявлены претензии и обвинения в ошибках. Это как называть ошибкой то, что яблоки несъедобны в июне. Они и не могут быть таковыми. Это не ошибка, это фактичность. Таким образом, само использование категории фактичность свидетельствует о том, что обсуждаемые явления мыслятся как естественные, разворачивающиеся по собственным объективным законам. И Татьяна подчеркивает это (в отношении к протесту), говоря о значимости стихийности. Но по отношению к естественным (или мыслимым как естественные) явлениям категория ошибка может быть применена лишь как метафора – ошибка природы. У природы нет ошибок, так нет и чувства вины. Все есть таковым как оно есть.

Лидеры — это те, кто имеет осознанность, планирует, действует

Однако среди перечисленных утверждений, опровержение которых предлагается в тексте, есть утверждение, относящиеся к лидерам и к их действиям. И к такому объекту мы не можем относиться также как к стихийным протестам или общественному состоянию, настроениям, сознанию. Этот объект анализа имеет иную природу. Лидеры, лидерские структуры – это те, кто имеет осознанность, планирует, действует. Это субъекты. Субъекты в отличие от природы совершают ошибки. Это означает, что мы не можем анализировать их в том же подходе и с теми же мыслительными инструментами, что и протест, общество, народ. То есть по отношению к ним категория ошибка вполне уместна. А вот по отношению к фактичности все сложнее. Выясняя, была или нет ошибка в том, что что-то не было сделано (не предложен единый план), необходимо дать ответы в трех разных разворотах.

Было ли необходимо это сделать? Это анализ в рамках целей и средств деятельности. Нужен ли был вообще план или нет? Если да, то:

Было ли возможно это сделать? Это анализ ресурсов, оценка состояния и способности к действию. Могли ли политические лидерские структуры согласовать и представить общий план? Если да:

Было ли сделано то, что необходимо и возможно? Хватило ли мужества, силы и ума представить согласованный план?

В каждом из этих разворотов своя фактичность, свои основания и аргументы для принятия решений. В статье Татьяны Щитцовой ответ дается только в первом развороте.

«Внимание к фактичности позволяет распознать две важные вещи:

Первое: централизованное политическое руководство протестом не могло быть первоначально обеспечено никаким политическим актором; 

Второе: начавшееся протестное движение выявило необходимость выстраивания некой новой модели политического руководства — новой модели коммуникации и координации между различными «центрами» и социальными акторами».

Таким образом ответ на первый вопрос звучит следующим образом: актуальные политические структуры не должны были предлагать общий план (стратегию), так как не являлись адекватным ситуации политическим лидером. Это означает, что природа протеста была против возможности такого плана от имеющихся структур.

Кажется, что беспрецедентная самоорганизация, массовость и децентрализация протеста сыграли злую шутку с аналитиками и теми, кто принимал решения, давая ответы на поставленные вопросы.

Широкий самоорганизованный, «низовой» протест так впечатлил, что возникла иллюзия, что сам протест и есть субъект политического действия. То есть его сила и есть то, что позволит разрешить ситуацию, разрешить кризис. Правда, никто из стратегов и аналитиков, придерживающихся этого представления, не может ответить на вопрос: как именно будет происходить разрешение кризиса.

Сначала на этот вопрос отвечали: «Нас большинство и его нельзя будет игнорировать». Когда оказалось, что игнорировать можно, были выработаны требования: «Остановить насилие. Освободить всех арестованных. Новые выборы».

Требования были озвучены объединенным штабом и сразу стали требованиями всего протеста, что показало возможность и согласовывать, и задавать общую направляющую для стихийного протеста. Однако после появления требований следовало бы задаться вопросом о самом механизме их выполнения.

И этот механизм неоднократно описывался Владимиром Мацкевичем и нами, его коллегами. Широкий, массовый, стихийный и креативный протест, объединенный требованиями, мог и должен был стать аргументом принуждения к переговорам. А в переговоры не может вступить «улица», в них вступают представители двух сторон. Со стороны власти тот, кто держит реальные рычаги и может выполнить требования. Со стороны протеста, как справедливо подчеркнула Татьяна Щитцова, это могла быть Светлана Тихановская, имеющая беспрецедентный уровень поддержки и доверия.

Читайте также: Мозг как признак экстремизма. Почему режим сажает даже философов, и уместно ли слово «даже»

Но чтобы стать аргументом принуждения, необходима была минимальная организация, общая направленность действий. Аргумент может и должен быть предъявлен в нужное время и в нужном месте. Как предложение, «от которого невозможно отказаться».

Таким образом, отсутствие общего плана никак не может быть обосновано природой протеста и состоянием общества. 

План может быть плох или хорош, он может опираться и учитывать ресурсы и состояние или нет. Но то, что его нет – это решение и ответственность политических лидеров.

Действия политических субъектов и сила общества имеют разные природы и подчиняются разным нормам и законам. И лишь в сочетании и связке готовности общества и готовности принимать политические решения может быть успех и завершение нашей революции.

И понимая это, можно согласится с Татьяной Щитцовой, что переживание вины или признание ошибки должно быть обращено не в прошлое, а в будущее. Хотя ошибки – это то, что можно проанализировать, признать и исправить в будущем. А вина – это совсем из области морали, переживания и покаяния. Не стоит их смешивать, даже если они одновременно составляют нашу реальность».