«Вскрывал себе руки, потому что мог вернуться инвалидом». Блогер Александр Кабанов рассказал, что пережил в колонии

51-летний блогер из Березы Александр Кабанов 17 декабря 2022 года вышел на свободу из могилевской тюрьмы №4, отбыв три года заключения. Такой срок ему дали якобы за «грубое нарушение общественного порядка» и «оскорбление представителя власти». А в конце января Александра эвакуировали в Вильнюс: сам он не мог уехать из-за запрета на выезд из Беларуси.

Александр Кабанов вместе с блогером Сергеем Петрухиным (ему тоже присудили три года колонии, он тоже вышел на свободу 17 декабря 2022 года) вели ютуб-канал «Народный репортер». В Бресте они стали известны после того, как освещали марши нетунеядцев и борьбу брестских активистов против строительства аккумуляторного завода.

В большом интервью Беларуской службе «Радио Свобода» Александр Кабанов рассказал про то, как в 2020 году тренировал Светлану Тихановскую и исполнял функции ее пресс-секретаря, отношения с Сергеем Тихановским, издевательства в новополоцкой колонии, как после выхода из тюрьмы пытался устроиться главным редактором в березовскую районную газету и дальнейшие планы на жизнь. Мы перепечатываем фрагменты, где Александр рассказывает про то, как сидел за решеткой и через что прошел.

Читайте также: «Даже по тюремным понятиям это беспредел». Экс-политзаключенный кобринчанин рассказал, через что прошел в колонии

«В поликлинике была засада»

— Писали, что в июне 2020 года вас задержали, когда вызвали в поликлинику. Все так и было?

— Да. Надо понимать, что я находился на карантине из-за коронавируса. Пришли сотрудники санэпидемстанции и милиции (они периодически меня навещали), сказали, чтобы приехал в поликлинику, сдал анализы. В самой поликлинике уже была засада. Это было понятно по неуверенному поведению врачей, которые смотрели друг на друга косо. Молодые ребята, которых втянули в эту некрасивую историю. Я им говорю: «Я же могу отказаться от тестов, потому что предыдущие уже были отрицательными?» Говорят: «Ну, вроде да». Лица удивленные, не знают, что делать. «Могу идти?» — «Ну идите». Выхожу, вижу, что в коридоре сидят «зеленые человечки», которые были в штатском. Я им еще помахал руками и слышу, что началось какое-то движение. Успел дойти до «Евроопта», где меня взяли в окружение, было все аккуратно, без физической силы, просто пригласили в микроавтобус. Это была еще административка, и я попал в ИВС в Бресте.

— Вы понимали тогда, что это может закончиться уголовным делом?

— Я понимал, что закончится уголовкой, но не знал, за что. Я знал, что не нужен им на свободе перед выборами. Плюс меня предупредили люди, которым я доверяю, что будет уголовное дело, чтобы я искал адвоката. Мне оставалось отбыть в неволе по административке пять дней, когда пришли следователи в камеру, отвезли меня на обыск. И тогда я понял, что это все.

— Как в неволе получали новости про события в стране в 2020-м?

— Я тогда был на Володарке. Туда еще приходили некоторые СМИ — «Брестская газета». Письма доходили, слухи. 9 августа я понимал, что в Минске что-то происходит, потому что проснулся от взрывов и выстрелов посреди ночи. Думал, неужели это салют в честь выборов? Был же и телевизор, из которого можно что-то вырвать, перевернуть и понять, что происходит. Потом стали появляться политзаключенные, которых садили со мной в камеру. Они рассказали, что видели, в чем участвовали. Я был в шоке. Я не ожидал такого.

— А вы думали, какой будет сценарий?

— На свободе бы я воспринимал все по-другому. Я думал, что будут обычные выборы, всех разгонят, арестуют. Протесты продлятся максимум неделю, все вернется в традиционное русло и Беларусь останется той же. Я не ожидал, что будут такие перемены.

Читайте также: В Бресте задержан блогер и представитель избирательного штаба Светланы Тихановской Александр Кабанов

«Любого политического делают злостным нарушителем»

— Как было в новополоцкой колонии?

— «Весело». Колония — это пытки, избиения.

— Вас били?

— Меня нет. Один раз пробовали, но, может быть, посмотрели на возраст или еще что. Колония — это ШИЗО, с которого я не вылазил. Любого политического в колонии делают злостным нарушителем режима. Чтобы люди понимали, что это такое… Приходят к тебе и говорят: «У тебя пуговица расстегнута и ты не поздоровался, на тебя будет акт». Потом приходят и говорят: «У тебя в тумбочке не прибрано, будет акт». В третий раз приходят: «У тебя не 2 тысячи сигарет, а 2 тысячи и одна — будет акт».

Все, ты злостный нарушитель режима. И ты внезапно становишься особенно небезопасным — за нарушения, которых в принципе не было. Нарушения невозможно оспорить. Через пять дней в колонии на меня уже было пять актов и по одному из них меня ставят мыть унитазы. Моют унитазы в колонии люди с низким социальным статусом.

Когда ты идешь на такое, то автоматически сам становишься человеком с низким социальным статусом. Это один из инструментов давления на заключенных. Им нужно закрыть в ШИЗО — ставят на унитазы, сделать нарушителем — ставят на унитазы. Я, естественно, отказываюсь и попадаю на 30 суток в ШИЗО. В пять утра подъем, в шесть — завтрак, в одиннадцать — обед, в четыре — ужин. И все.

— Что помогает психологически выдержать в таких условиях?

— Мысли. Воспоминания. Думаешь о родных и близких. Строишь какие-то планы, потому что понимаешь, что рано или поздно оттуда выйдешь. Жизнь продолжается. Я как-то перетерплю этот месяц-два. Пробуешь мыслить позитивно, а эту обстановку от себя отбросить. Как будто ты вовсе не тут, а в другом месте. Ты на рыбалке, вместе с любимыми. Нужно перестроиться и жить дальше.

Читайте также: Бывшие заключенные — о своей работе в колониях: «На принудительном труде наживается «Савушкин продукт»» 

«Я вскрывался, наложили 68 швов»

— Духом вы там не падали?

— Нет, никогда. Были очень сложные ситуации. Не то, что край, за которым ничего не видно. Ты просто понимаешь, что вот просто теперь безысходность, и не знаешь, что делать. Я вскрывал себе руки, потому что понимал, что могу вернуться полным инвалидом, если это все протянется чуть больше.

Меня пробовали заморозить. Посадили в ноябре в камеру без отопления, положили на нарах под самым окном, которое открыли, открыли вентиляцию. Вроде спать я могу, есть нары, но нет ни подушки, ни одеяла, ничего. Камера вся в плитке, ледяная камера, пар идет изо рта. Чтобы там продержаться, нужно все время отжиматься, приседать. Никогда не сидишь на месте, все время в движении. Двигаешься сутки, но на другие силы тебя покидают. Понимаешь, что нужно поспать. Но когда ты лежишь, то отморозишь себе какие-то органы или что-то еще. А сидеть так надо не один день, а десять.

Никто не бьет, не угрожает, тебя просто держат в холодильнике этом. В таком случае выход один — выехать в больницу. Дать понять администрации, что ты будешь себя кромсать. Когда пришел сотрудник, то вся камера была в крови. Меня повезли в больницу в Новополоцк, наложили 68 швов. Потом меня перевели в «нормальную» камеру (ну как нормальную — в ШИЗО все камеры холодные).

— Что еще про колонию можете рассказать?

— Ощущается поддержка внутри контингента — арестантов, зэков. Друг другу помогают, поддерживают морально, говорят хорошее. Мне говорили, что три года — это ерунда. Кто-то может угостить и едой, и сигаретами, и чаем. Делятся информацией. Огромный минус — садисты в новополоцкой колонии. Начальник любит, когда больно, когда человеку страшно.

Читайте также: «Его избивали». Рассказываем, что известно о брестчанине, который вскрыл себе вены при экстрадиции в аэропорту Сочи

«Через час после освобождения уже считал, что это был сон»

— Что было самым сложным в заключении?

— Первое свидание. У меня ком в горле недели две стоял. Свидание было по телефону через стекло. Это было после окончания суда. Я же даже не знал о приговоре и о свидании. Меня просто вывели из камеры. Приводят в помещение для свиданий, беру трубку, вижу эти глаза…

— Что было самым приятным в заключении?

— Поддержка людей. Письма, открытки. Писем было очень много в первое время. Они были и потом. Но стабильно письма доходили от пяти-шести человек. Мне ничего так и не отдали от остальных. Приятно было, когда адвокат передал приветы. С Новополоцка ни разу не смог позвонить домой. А с Могилева мог звонить раз в месяц. Было намного легче.

У меня был дневник, куда я записывал числа в порядке убывания. От 500 дней до одного. Кратко расписывал события: кто пришел в камеру, от кого письмо. Открываешь дневник и понимаешь, что было 500 дней, а уже 300, а теперь 150, 100, пытаешься найти позитив во всем. Время там летит быстро, оно однообразно, поэтому быстро. Главное — загрузить себя работой. Это сканворды, судоку, японские кроссворды, где надо рисовать (никогда ими раньше не занимался), книги. Время идет.

Перед самым освобождением (или мой такой организм, или вообще человеческий) не веришь, что выйдешь. Сначала ты не веришь, что в тюрьме, а потом, что выйдешь: даже когда оказываешься за воротами, то подойдут люди, покажут удостоверение и посоветуют пройти с ними. За неделю до выхода началась бессонница. Спал максимум час. Лежал с закрытыми глазами на полу в ШИЗО и просто прокручивал, что будет. Когда вышел за ворота, сел в машину, то через час ощущение, что это сон и ты там не был, что это было не со мной, а с кем-то другим.

Читайте также: «Хороводник» Илья Егоров о возвращении в Беларусь: «Для чего мы тогда стояли и боролись за это все в 2020 году?»

«Александр Григорьевич, овсяночку будете?»

— Какой Беларусь вы увидели после освобождения?

— Такую, как и ожидал. Люди в страхе и непонимании. Много кто говорит, что все пропало, ничего не будет. А это не так! Всегда есть взлет и падение. Ничего не изменилось в позиции людей к властям. Отношение только ухудшилось, в том числе в администрации, сотрудников колонии, тех, кто возит «столыпинские» вагоны.

Они не революционеры, но понимают, кто есть кто. Они прекрасно понимают, что Лукашенко нелегитимный, что в стране произошел конституционный переворот, а власть захвачена силой. Но они объясняют это тем, что у Лукашенко выбора не было, потому что тогда его бы возили в «столыпине», а не нас. А то, что выборы проиграл — да, проиграл.

Люди немного подавлены, и безработица, и давление, на каждом углу милиционер, запуганное общество, все шифруются, не говорят искренние мысли, осторожные в соцсетях. Больше стало ненависти у многих. Мне кажется, что этот страх еще перевернется в активность, но я не знаю пока, как и когда это будет. Но этот момент будет, потому что так наша жизнь устроена.

У тоталитарных режимов средний срок жизни — 30 лет. Плюс война в Украине, которая влияет на наше внутреннее положение. Лукашенко понимает, что победит Зеленский — ему конец, победит Путин — ему конец. А победят точно украинцы, я даже в этом не сомневаюсь. И тогда мы скажем: «Добрый день, Александр Григорович, овсяночку будете?»

Читайте также: «Хочу, чтобы эту форму увидел мир». Экс-политзаключенный вывез зэковскую одежду и желтую бирку из Беларуси в Польшу

«Ходил устраиваться в «районку» главным редактором»

— Когда вы решили выезжать?

— Еще в тюрьме. Мне же надо работать. Рассказать, что происходит там. Я понимал, если дам хоть одно интервью, то поеду назад в Новополоцк. Я планировал выезд, но не знал, как это будет. У меня был запрет на выезд. Наезжали, чтобы я нашел работу, хотя ее нет. Говорят, иди ищи. Дали какую-то бумагу, чтобы там писали отказы. Я зашел в нашу районную березовскую газету «Маяк» и попросил, чтобы меня взяли на должность главного редактора, но мне отказали (смеется).

— Что теперь планируете делать?

— Возобновить работу канала «Народный репортер». Есть много мыслей, которые крутились в голове еще в тюрьме. Я пока не знаю контент, что востребовано, но попробую реализовать некоторые идеи. Буду раскрывать людям глаза, показывать, кто есть кто. Другая задача — всеми силами помогать людям. Я влился в работу уже. В Вильнюс добирался почти неделю. Атмосфера здесь абсолютно сумасшедшая. Я ожидал, что будет, но не так! Столько знакомых! И звонят, и пишут, и интервью.

Читайте также: Блогер, отсидевший 15 суток за акцию протеста: «Это нонсенс: люди требуют соблюдения закона, а их за это прессуют»