Татьяна Щитцова
«Для начала нужно отдать должное Артуру Клинову: две его публикации с предложением «начать диалог» побудили высказаться большое количество людей — и в стране, и вне ее, — в результате чего отчетливо наметилась тенденция, которую фигурально можно определить как «хвалю ўсеагульнага абурэння». Таким образом, высказывание Артура стало поводом, во-первых, для активации саморефлексии в нашем гражданском обществе и, во-вторых, для проявления определенного единства гражданской позиции. Это важно в условиях масштабных репрессий, общей фрустрированности и неопределенности (непросматриваемости перспективы близкого выхода из кризиса).
Читайте также: Артур Клинов: «Новый социальный договор — это тот компромисс, который на данном этапе неизбежен»
В обществе на данный момент нет ресурсов для мобилизации на публичные или подпольные проекты сопротивления, но оно не пропускает — не легитимирует молчанием — позиции, которые расходятся с базовыми установками протестного движения.
Можно сказать, что благодаря публикациям Артура проявились базовые «признаки жизни» протестного сообщества — синхронная реактивность на неприемлемые раздражители.
Сосредоточимся теперь на критическом анализе озвученного предложения.
Сослагательная позиция
С точки зрения общей логики, рассуждения Клинова построены на использовании сослагательного наклонения. Суть его позиции можно кратко свести к следующему рассуждению:
Если бы ничего не произошло, то кризиса бы не было и страна бы двигалась далее в правильном русле, поэтому нужно действовать так, чтобы как можно скорее в это русло вернуться («вернуться к нормальности»), ergo нужно договориться с властью.
Подобная сослагательная позиция — это еще один вариант застревания «в прошлом, которого не было».
Читайте также: Профессор ЕГУ: «Говорить, что марши ничего не дали, — значит исходить из воображения прошлого, которого не было»
Такое застревание – симптом травмированности, и по-человечески оно понятно. Навязчивые сожаления в духе «если бы ничего не произошло» — это естественное регрессивное движение психики, примеры которого сейчас встречаются повсеместно. Вопрос в том, является ли такая позиция правильной исходной точкой для политического анализа и выработки стратегии? На мой взгляд, нет. И то, и другое должны исходить из фактического положения дел — из того, что произошло, потому что произошедшее радикально изменило политический ландшафт нашего общества.
То, что произошло, делает невозможным возврат к нормальности, но требует построения новой нормальности, основанной на реформе системы власти. Формально понимание этого выказывают и Кремль, и режим, продвигая проект новой Конституции, предполагающий перераспределение властных полномочий.
При этом для всех очевидно, что со стороны режима есть заинтересованность разве что в создании иллюзии такого перераспределения. Более того, факты говорят о том, что мы вступили в такую фазу, когда машина репрессий занялась целенаправленными чистками внутри самой государственной системы. Это еще один ясный симптом сдвига в сторону тоталитаризма — в дополнение к официальному заявлению «вырежем всех….» Чем руководствуется автор, предлагая в этой ситуации «диалог»? Я имею в виду: какие есть основания предполагать способность к «диалогу» на стороне репрессивного аппарата, который взял жесткий курс на последовательное исключение инакомыслия из социального пространства (через устрашение, аресты и принуждение к эмиграции)?
Есть повод задуматься и о слове «тупик», которое использует автор. Мы зашли в тупик, потому что в силу рокового стечения обстоятельств нас занесло не в ту колею, — таков примерно ход мысли Клинова. Он хочет заставить всех — и власть, и протестное сообщество, — сожалеть о том, что произошло, как о трагическом срыве, который мы теперь все вместе должны постараться нейтрализовать, выйдя из тупика посредством нового социального договора. В связи с таким нетривиальным ходом мысли мне кажется небесполезным задаться вопросом: думали ли участники и участницы польской Солидарности о каждом следующем годе своего затянувшегося подпольного противостояния в терминах «тупика», о котором нужно сожалеть? Возникает также вопрос: как примирить озвученное предложение нового социального контракта с сообщениями от наших политзаключенных, которые регулярно пишут из тюрем, что ни о чем не сожалеют и подбадривают нас, чтобы не теряли веры?
Аргумент Клинова, что «диалог» нужен ради прекращения репрессий и сохранения суверенитета, звучит благородно, но при этом, с одной стороны, наивно, с другой — спекулятивно. Это wishful thinking с сомнительными моральными импликациями, потому что под предлогом благих целей предлагается вернуться к формату социального контракта с режимом, то есть «сделать вид», словно действительно ничего не произошло.
Новый социальный контракт
Автор, как мне кажется, упускает из виду, что само понятие социального контракта имеет существенно разный смысл в зависимости от того, применяется ли оно к доэлекторальному периоду или же к нынешней ситуации.
Социальный контракт, на котором базировалось наше прежнее относительно мирное сосуществование с режимом (политическая пассивность/лояльность в обмен на базовые социальные блага), не был реальным политическим действием.
Это был воображаемый принцип, который далеко не всеми осознавался. При этом сложившийся социальный порядок функционировал и воспроизводился именно благодаря тому, что самые разные социальные акторы в своем поведении сообразовывались с прагматической целесообразностью указанного обмена. Большинство граждан даже никак не рефлексировало на этот счет. Сами того не осознавая, мы просто жили в соответствии с изложенной моделью договора, приспосабливаясь к специфике авторитарной государственной системы.
Такое положение дел в целом соответствовало классической теории общественного договора (Гоббс, Локк, Руссо), которая также не предполагала некоего реального акта заключения соглашения. Эта теория осмысливала феномен государства из перспективы индивида и представляла государство как результат договора между индивидами. Она не имела в виду, что какое-то реальное государство возникло или может возникнуть таким образом. Договор мыслился как своего рода фиктивный идеал, с которым должно сообразовываться государство (граждане обязуются соблюдать законы / государство обязуется обеспечивать безопасность).
Новый социальный контракт, который призывает заключить Клинов, отличается от описанной модели сразу в двух принципиально важных смыслах:
Во-первых, это должен быть договор рефлексивный, осмысленный — мы должны сознательно пойти на этот шаг. Договор должен стать нашим осознанным политическим выбором.
Читайте также: Усов: «Новый договор — это согласие общества никогда и ни при каких обстоятельствах не восставать против Лукашенко»
Во-вторых, этот договор мыслится не из перспективы индивида, а из перспективы гражданского общества, оформившегося в 2020 как новый политический субъект, несогласный с действующим режимом.
Этому новому политическому сообществу граждан Клинов советует обратиться к власти с предложением «давайте жить дружно»: мы не посягаем на власть — вы возвращаете мир. Таким образом, пытаясь мыслить прагматично, он фактически призывает вернуться к модели «Кесарю — кесарево, плебсу — плебсово», только на этот раз мы должны это сделать сообща и совершенно осознанно».
Каждая вещь с историей. BGmedia рассмотрело поближе оригинальный интерьер квартиры на Востоке. Спойлер: лоджия в…
На апрель 2024 года в Польше зарегистрировано 6 826 компаний с беларускими корнями. Это в…
Амнистия по-беларуски. Вступление в ШОС. Орбан в Москве и в Киеве. Россия везет американцам «секретный…
Праваабаронцы паведамілі пра 18 вызваленых палітвязняў, сярод іх толькі Рыгор Кастусёў хворы на анкалогію.
Брестчанку наказали по статье «содействие экстремизму» за 32 денежных перевода политзаключенным, которых обвинили в «преступлениях…
BGmedia посмотрело, кто отличился больше всех. Фантазии идеологов как нельзя лучше описал блогер Александр Кнырович.…